– You take girl![3] – крикнул кюре.
Солдаты переглянулись.
– Are you crazy?![4] – ответил сидевший за рулем.
– She[5] еврейка! В деревне СС! She kaput![6]
Священник поднял Рене и посадил ее на заднее сиденье. Второй солдат обернулся и встретился с ней взглядом. Джип сорвался с места и исчез в белой мгле, а детский чемоданчик остался лежать на дороге.
Рене сильно трясло. Она достала из кармана своего тряпичного человечка и тут услышала, как шофер обратился к товарищу:
– Und jetzt, was machen wir?[7]
Девочка сразу узнала язык тех, с кем никогда и ни за что не должна была встречаться. Она всего дважды слышала, как он звучит, но с другим точно бы не спутала. Он жалил, как крапива, текстурой напоминал ледяную глыбу, и все же… И все же за словами скрывались ясность, свет, нечто теплое и знакомое слуху, что-то смутное, необъяснимое.
Она вдруг ужасно замерзла. Схватилась покрепче за спинку переднего сиденья и застыла, стуча зубами. «Фальшивые американцы» обменялись еще несколькими фразами. Джип въехал на лесную дорогу. Рене нервничала. Слава богу, солдаты на нее не смотрят. Пусть все это прекратится! Сейчас же! Шины захрустели по насту, машина затормозила, вильнула и остановилась. Водитель вышел, без малейших церемоний вытащил Рене и поставил ее на землю, потом достал пистолет и рукояткой подтолкнул девочку в спину. Второй солдат шел следом.
Вокруг было совсем тихо, звук шагов по обледеневшему снегу гулко разносился в морозном воздухе. Верхушки высоченных сосен раскачивались под ветром, ласкаясь к небу. Рене думала о том, что ужасно хочет пить, и чувствовала, что высокий немец целится в нее. Неужели она на самом деле умрет в этом лесу, после того как столько раз избегала худшего? Что это значит – умереть? Девочка знала приметы смерти, понимала ее необратимость и была наделена даром: чувствовала, как подкрадывается Безносая, и умела уворачиваться… Но на сей раз что-то пошло не так. Рене говорила себе, что потерпела поражение в игре, которая началась очень давно, возможно, когда она была совсем маленькой.
Девочку вконец измучила жажда, она резко остановилась и присела на корточки. Солдат передернул затвор, но Рене не испугалась, зачерпнула полную пригоршню снега, поднесла ладонь к губам, жадно лизнула вкусную зернистую мякоть и… зашагала дальше.
Немца, замыкавшего шествие, ошеломил этот жест. Он давным-давно перестал замечать лица осужденных на смерть людей – взрослых, детей, стариков, они оставались для него безликими силуэтами, которым предназначено было исчезнуть без следа. Но эту малышку он увидел. Она должна была умереть, знала это и все-таки ела снег, чтобы утолить жажду. Он не