Достопочтенный Габеас Руппа, относившийся ко мне по-отечески снисходительно, казалось, моих опасений не разделял, но во избежание недоразумений решил кое-что проверить. По старой памяти он упросил знакомца из Имперского Сыска разузнать, что можно, о девице лет двадцати – двадцати трех, исчезнувшей из дому, или о похищенных рубинах… Не официально, разумеется, а так, по старой дружбе, чтобы в случае чего скандал деликатно свести на нет. Но когда и год спустя след моего происхождения так и не был найден, никто не спохватился заявить о похищенных драгоценностях, а скандал над благочестивой Песчанкой так и не разразился, Габеас Руппа окончательно успокоился и посоветовал мне следовать рекомендациям не ахти какого, но все же своего, местного, лекаря Мади Клора.
Так я и осталась на Песчаной улице. Окутанная тайнами, вызывающая завистливый шепоток или жалостливые взгляды, но принятая как равная. А это, между прочим, совсем не мало, когда у тебя нет ничего из прошлого. Даже имени.
Кстати, имя мне тоже выбирали всей улицей. Назвали меня Николестрой, правда, чаще меня звали просто Никки. Как я скоро узнала, николестрой здесь называли роскошный куст с продолговатыми темными, будто глянцевыми листьями и крупными, собранными в гроздья золотистыми ягодами, очень терпкими и кислыми, зато весьма ценимыми знающими людьми: рачительные хозяйки хорошо знали – николестра вкусна только после хороших заморозков. Вымороженная ягода становилась полупрозрачной, будто наполненной медом, и сладкой, но терпкости и приятной кислинки не теряла, оттого в начале зимы самым вкусным лакомством становились пышные пироги из ароматной золотистой ягоды.
Не думаю, что из меня собирались варить варенье или готовить пироги. Полагаю, Николестрой меня назвали совсем по другой причине. Именно в день святой Николестры, покровительницы путешествующих и странников, я была столь удачно обнаружена на мостовой у Воробьиного рынка, посему благочестивые жители Песчанки и решили, что носить мне ее имя в знак особого ко мне расположения.