Вот такая развязка ожидала меня. Все было предопределено. Удара кинжалом не последовало лишь для того, чтобы я увидел воочию, как весть о смерти брата погубит ее. Так сбылось жестокое предсказание. Так одержала победу враждебная сила Уайетта, после долгого перерыва проявившая себя во всей полноте. Так смерть этого негодяя стала его местью.
И повинен в этом я. Не приходится надеяться, что пелена забвения когда-нибудь избавит меня от зрелища этой ужасной трагедии. Мне предстоит переживать ее вновь и вновь до конца моих дней. Конечно, когда я умру, сотрутся в памяти и все воспоминания, но муки, порожденные ими, не прекратятся никогда – сомнений в этом нет. Ведь смерть – лишь перемена декораций и путь к бесконечному развитию души, цель которого при благоприятном стечении обстоятельств состоит в приобретении опыта, а при несчастливом – в накоплении горя. Самоубийца – враг самому себе; так я считаю. До сих пор это убеждение влияло на все мои действия. Но теперь, хотя я не изменил своего мнения, ничто уже не влияет на меня. И на дне бездонной пропасти я больше не случайный гость – там мне и место. Пусть так. Любая перемена – благо.
Между тем я продолжал влачить свое никчемное существование. А значит, должен был где-то жить. Дальнейшее мое поведение стало следствием упрямства и бунтарских принципов. Я навеки оторвался от родной земли. Дал клятву никогда не пытаться увидеть мою Кларису. Оставил друзей, книги, привычные дела, беспечный досуг.
Во мне больше нет ни стыда, ни страха. Когда-нибудь правосудие этой страны накажет меня по заслугам. Но я стараюсь об этом не думать. Скрыться от преследований и суда не было главной моей целью. В идею отречения от родины и бегства от воспоминаний я вкладывал более глубокий смысл, стремясь довести ее до абсурда, ибо свержение с высот в бездну нужды и отчаяния полностью отражало как тогдашнее, так и нынешнее мое настроение.
Говард Филлипс Лавкрафт
Он
Я встретил его бессонной ночью, когда в отчаянии брел по улице, пытаясь спасти свою душу и рассудок. Мой приезд в Нью-Йорк был ошибкой. Мне хотелось новых острых ощущений, хотелось испытать душевный подъем, но современные исполинские аналоги Вавилонской башни, черной графикой взмывавшие ввысь на фоне убывающей луны, и бесконечно сменявшие друг друга лабиринты древних улочек, паутиной опутавших площади, гавани, заброшенные дворы, вызвали лишь обратный эффект: я испытывал безотчетный ужас, был чрезвычайно подавлен, угнетен, и это состояние все больше овладевало мной, угрожая парализовать, поглотить и уничтожить меня.
Разочарование нарастало постепенно. Когда я впервые увидел с моста окутанный сумерками город, он показался мне сказочно-прекрасным: геометрические шатры его зданий волшебными цветами проглядывали сквозь пелену лилового тумана, над