Кио осторожно, как Дева Мария, взяла на руки крошечного ребенка, подбирая под пальцы левой руки сначала ее головку, а уже потом правой подхватывая все тельце. Ребенок еле слышно застонал, но не заплакал, снова провалившись во всеобъемлющий младенческий сон. Кио стояла, глядя на младенца, всего секунд двадцать. А затем внезапно она открыла свой рот, обнажив два ряда белых и ровных зубов, и впилась ими в горло своей дочери. Кроха даже не осознала, что произошло, но адская боль вспыхнула где-то под подбородком. Девочка начала кричать изо всех сил, движимая единственным, что пока было в ней, и самым истинным, что бывает у человека с рождения, – инстинктом самосохранения. Каждый нерв в маленьком, еще не окрепшем тельце, изо всех сил напрягся. Но этих сил было пока что очень-очень мало. Затем постепенно теплое ощущение начало распространяться по всему телу, проникая в только-только зародившееся сознание. И это тепло убаюкивало, обволакивало. Детка словно снова оказалась в утробе матери – единственном месте на земле для человека, в котором есть перманентное счастье. Боль ушла вместе с жизнью, которая даже не успела пустить росток в этот мир.
Кио ртом, как доисторическая женщина, о которых она читала в учебниках в школе, вгрызалась в плоть собственного ребенка и с непомерной жаждой утоляла свой голод сладкими кусочками «нежности». Под бледно-прозрачной кожей был слой младенческого жира. Но он не был рыхлым, а легким, как зефир. А под жиром находился тонкий слой мяса. И это было самое блаженное. Раз – укус, два – укус, три – укус. Кровь стекала по подбородку, образовывая некое подобие бороды, как у неясыти.
Постепенно эйфория улеглась. В голове будто бы некая пробирка наполнилась раствором, которого ранее не доставало. Чувства сошли на нет, и когда с ребенком было покончено, Кио поднялась с холодного пола. За окном еще не вспыхнули проблески рассвета, но ночь уже постепенно растворялась. Кио почувствовала внезапный приступ жажды. Но это была нормальная, природная жажда от недостатка воды в организме. Она бросилась на кухню, которая не была разделена никакими стенами, схватила прозрачный кувшин с водой, и начала жадно поглощать жидкость. Воду, конечно, стоило поберечь и не расплескивать во все стороны, но было такое ощущение, словно это последние глотки в жизни. Напившись, Кио медленно поставила кувшин на стол. Она будто и не понимала, почему находится не в постели в столь поздний час. Ей как будто пригрезилось что-то странное, непонятное. Размышления