Слышишь странное шипение? Это давится ржавчиной водопроводный кран в затхлом подвале, или стадо китов, шумно выдохнув светлый воздух, погружается в тёмные недра планеты…
Видишь странную тень, пробежавшую по пожелтевшим обоям? Это последний в городе дуб, умирающий за окном от смога, махнул сухой рукой, сорвавшейся с небосклона предпоследней обитаемой планете галактики…
А ещё, в эту самую минуту, миллиард людей встал на колени спиною к Храмам. Миллиард готовится убивать. А миллиард – смотреть на это пустыми глазами, глядя в экран, который вскоре, наконец, разрушит эту ставшую последней – циневедолизацию…
Вопросы огня
А ещё Огонь задавал вопросы, которые как всегда слышал лишь тот, кому они предназначались.
– Чем живёшь? – спросил он путешественника, – и тот ответил Огню:
– Мир полон величайших тайн, непонятых законов, невиданных сообществ, скрывающих иные сферы бытия и ценностей. Разве не достойная цель – найти их, понять и сделать эти знания достоянием достойных? И пока есть земли, на которых я ещё не был, пока есть на этих землях то, что я не видел прежде, пока я могу держаться в седле и легко обходиться без любых костылей, пока жажда познания терзает меня – я в пути! Да, мне придётся быть рыскучим, досужим, нестомчивым и лихим. Но мне давно недосуг…
Верю истово в то, что однажды,
Люди вспомнят, как жизненно важно,
На Пути: от рождения – к Богу,
Отпускать своё сердце в дорогу.
– А как ты учиняешь свои стихи? – спросил Огонь поэта. И тот, как всегда, рифмой ответил огню:
– По профессии я не ПОЭТ, и ПОЭТому толком не знаю, как рождается слово и строчка. Как, вдовея, многоточие становится точкой. Восклицательный знак изгибает прозрение в знак вопросительный. А падеж щедро-дательный, превращается в жалко-просительный.
Развернув извне-вовнутрь глаза и уши, просто опрастываю душу. Отпуская слова на бумагу. Те, что уже через верх. Отныне, отвечая за них за всех.
Схватки у сердца – отдыхай голова! Дух свободен – свободнорожденны и слова. Из Вышнего мира прихожие, абсолютно безкожие. Не спорю с ними. Исправить не пытаюсь, тем более убить!
Ведь учат меня богобуквенно буквы – слова любить. А не их смертное произносилище, очень временное, из мяса и воды (неважно, я это, он или ты).
Любить не созвучие звуков. Не рифмы пунктирную нить. Не крыло-копытные муки прилётоскакавшие вдохновить.
Свободу первенцу-слову, «вначале» рождённому ИМ! Не в полон и рабство лицам третьим (читай всем остальным). Ведь творить – не ума работа, а духа игра. Не потуги, а пухость пера. Не трудорифморадение, со штампом «полёт вдохновения». А заведанное освобождение (вот и словоназванье приспело) – «словорождение».
Я