Разумеется, бывает и так, что после подобного «повторного» знакомства с книгой она освобождает место на вашей полке. Об этом не стоит жалеть. Во-первых, всему свое время, и книгам – в том числе. Во-вторых, идеала, абсолюта, совершенства в мире нет и быть не может. Наконец, в-третьих, не забывайте: человек меняется всегда, каждый день на протяжении всей его жизни. А человек разумный отличается тем, что стремится меняться в лучшую сторону. И книги – отличный показатель этих изменений.
Приятного вам чтения, друзья!
Сегодня – и каждый раз – как впервые!
Пролог
Очаг мерно чадил белым дымом, который тут же уносило в дыру в потолке. Хозяин юрты в отблесках пламени не казался живым человеком, скорее восковым мертвецом, фарфоровой куклой, его кожа жирно блестела, отражая свет. Он сидел на кошме, поджав под себя сухие ноги, время, от времени добавляя нотки ароматного самосада к кислой вони кизяка – горящего навоза.
– Слушай балам, запоминай, – нарушил молчание хозяин юрты. – Сейчас такое время, когда старики вроде меня снова нужны, мы знаем многое… Давным-давно, когда Великая война только отгремела, Сталин был еще жив, в нашу степь приехали люди. Их было много, много было и техники, а военнопленных и того больше. Стройка, балам[1]. Понимаешь? – хозяин выдохнул дымом.
Собеседник молча кивнул. Пока он понимал мало, но хозяину жилища перечить было бы не уважительно.
– В тысяча девятьсот сорок девятом году в двухстах километрах от Семипалатинска заложили объект. Большой стране, ослабленной войной, требовалось мощное оружие, это был ядерный полигон, – старик глубоко затянулся, поперхнулся дымом, закашлялся, отхлебнул чая с молоком из пиалы и продолжил:
– Но на полигоне испытывали не только бомбы, оборудования и денег было слишком много. А техника?! Ты, когда-нибудь, слышал про АСКВ-50? О-о… это гигантские машины-вездеходы с ядерным реактором вместо мотора! Прикрытие, балам. Сам объект «Москва 400» являлся строжайшей государственной тайной, но она прикрывала секрет иного толка. Больше двух сотен ядерных взрывов не скроешь от целой планеты, – старик огладил жидкую бороду, покосившись на затухающий очаг. Молодой собеседник, поняв без слов, подкинул в огонь плитки сухого навоза.
– Я был ребенком, мой отец тогда работал с самим Курчатовым. Отец любил рассказывать, а я слушать, что мне еще оставалось? – старик зашелся сухим смехом. – В нашем доме часто собирались коллеги отца: молодые, амбициозные, скорее похожие на Грушевских бардов, чем на физиков-ядерщиков. Так вот, под каждый ядерный заряд бурили шахты разной глубины. Шахтой больше или шахтой меньше, кто заметит? Никто. Где-то там секретная база, часть проекта «Мертвая рука», в окрестностях полигона. Отчего «Мертвая рука»? Американцы громкое название дали со страху. По-русски же это был обычный и непримечательный «Периметр». Что там творилось, не известно. А те, кому было известно, уже не расскажут, да-а… – старик задумался.
– Вначале девяностых Семипалатинский полигон закрыли, а после развала СССР базу и проект законсервировали – это все, что мне известно, балам.
Молчавший все это время собеседник, огладив бороду, с трудом встал с кошмяного пола и поклонился.
– Мерхат-ага… рахмет за информацию. И правда, сейчас то самое время, когда старики нужны как никогда.
– Басмач, – окликнул старик гостя, когда тот поднял кошмяной полог юрты, чтобы выйти. – У гидры много голов, сколько ни руби, появятся еще – запомни это, балам!
Басмач пристально посмотрел в безглазое, покрытое желваками из плоти и кости лицо старика:
– Я запомню, Мерхат-ага, – и вышел из юрты.
Назар метался в бреду, жар лихорадки сжигал его изнутри, а клокочущий кашель рвал легкие, до хруста выгибая ребра. Майя меняла тут же высыхающие тряпки на голове брата, но это слабо помогало, температура не сходила. Лекаря в стойбище пастухов как назло не оказалось, ушел в соседний поселок.
– Майка, – прохрипел Назар, задыхаясь, – воды… – Девушка промокнула лицо брата мокрым платком, подхватила уже опустевшее низкое ведерко и выпорхнула из землянки на улицу за свежей водой. В открывшуюся на мгновение щелястую дверь незаметно для Майки тут же проникла серая тень с горящими глазами. Неслышно скользнула, цокая когтями по настилу, и нависла над больным. Глаза в полутемной каморке светились желтым; черный со шрамами нос шумно втянул запах мечущегося в бреду