Ему самому было неприятно от такого заискивания, тем более что министр даже бровью не повел – продолжал точно так же равномерно вышагивать, и только, наверное, метров через пятьдесят раздалось утробное начальственное громыхание:
– Ты что это себе позволяешь, Павлуша?.. Исчезаешь куда-то по своим личным делам… Я тут тоже – без доклада, без документов… Я такого, понимаешь ли, не потерплю… Я тебя, понимаешь ли, отсюда – в три шеи… Я Ивана, понимаешь ли, на твое место возьму… А тебя, понимаешь ли, вместо него – крутить баранку… Я тебя предупреждаю в последний раз… Тут тебе, понимаешь ли, не сенькина лавочка!..
Все это он произносил не поворачивая головы. Фразы громыхали как тяжелые камни. В интонациях переливался административный гнев. Манаев попытался было еще раз объяснить, что он вовсе не Павлуша, что Павлуша остался в вестибюле, но, забежав немного вперед и заглянув в остекленевшие, мутные, будто сделанные из пластмассы глаза министра, понял, что никакие объяснения здесь не пройдут, и поэтому просто взял всю вину на себя:
– Больше не повторится, Мокей Иванович…
– То-то же, – удовлетворенно сказал министр. – Ты мне какой доклад в прошлый раз написал? Я тебя спрашиваю: какой доклад? Я там половину слов не знал, что обозначает. Мекал, как этот… ну, в общем, сам понимаешь…
Сильно накренившись в левую сторону и потоптавшись на месте, чтобы развернуться, он вошел в небольшой, очень светлый хозяйственный тупичок, заканчивающийся громадным окном, на широком подоконнике которого, безразлично покуривая, сидели двое мужчин в одинаковых неброских костюмах, и, игнорируя их присутствие, повелительно бросил: «Жди меня здесь», – а затем, опять потоптавшись, чтобы правильно развернуться, скрылся за темной лакированной дверью, на которой латунной тусклостью выделялась неброская буква «М».
Судя по характерному журчанию, донесшемуся изнутри, там располагался туалет.
Манаев принялся ждать. Он подождал пять минут, разглядывая коридор, в котором в общем-то ничего интересного не было, потом подождал еще пять минут, изучая противоположную дверь, где, в отличие от первой, выделялись уже другие буквы – «ХЗ», а затем – еще пять, в течение которых он, не подавая вида, искоса рассматривал обоих мужчин, курящих на подоконнике. Странные это были мужчины. Наконец, он подождал пять минут уже просто так – ничего не разглядывая, а лишь тихо, но внятно ругаясь сквозь сжатые зубы. Министр не появлялся. Было непонятно, чем он там занимается столько времени. Или, может быть, он просто уснул? Или, может быть, провалился в канализацию? Манаеву все это надоело. – «А что? – подумал он. – А в конце концов, ничего!» – и довольно сильно постучал костяшками пальцев в дубовую дверь.
Ему почему-то показалось, что сидящие на окне мужчины сейчас очень строго и требовательно окликнут его:
– Вы куда, гражданин?
Но его никто не окликнул. Мужчины спокойно курили,