У Геркулесовых столбов. Андрей Столяров

из-за опущенного бокового стекла налетал свежий ветерок. Настроение было потрясающее. Даже выпить не слишком хотелось. Тем более что перед выездом они приняли посошок на дорожку. Видимо, эта последняя доза еще чувствовалась. Потому что сохранялось ощущение полета. Его беспокоила только мысль о директоре. Как они его оставили. Потому что они оставили директора под столом. Причем ноги его торчали оттуда, как грабли, – оба ботинка исчезли, а ступни в сиреневых гладких носках рефлекторно подрагивали от смеха. Впрочем, и смеха как такового не было. Смеяться директор уже не мог. Он лишь слабо икал – через равномерные промежутки времени. Манаев побаивался за него. Как бы чего не случилось. Правда, там хлопотала Валечка. И можно было надеяться, что она разберется.

      – Нет у меня возражений, – повторил он.

      Машина замедлила ход, проскочила ворота, где на нее внимательно посмотрели солдаты в военной форме, и, чрезвычайно изящно, с каким-то отточенным мастерством описав кривую вокруг нескольких древних зданий, остановилась у широкого каменного торца, в циклопической кладке которого довольно странно выделялась современная казенная дверь.

      – Приехали, – сказал шофер.

      Эти слова как бы послужили сигналом. Все сразу ожили. И прежде всего – министр, который, словно внезапно очнувшись, завертелся по сторонам, видимо соображая – где он и что, а потом, требовательно поглядев на Манаева, сказал с непререкаемой начальственной прямотой:

      – Ну что, Константин? Давай – на ход ноги… – А когда приняли по пятьдесят грамм из бутылки, заначенной Манаевым у директора, то опять отдулся и, вернув шоферу алюминиевый стаканчик, вынутый из бардачка, четко, тяжеловесно подвел итог:

      – Вот теперь, по-моему, можно двигаться…

      Все лицо его вдруг заполыхало от прилива крови.

      – Мокей Иванович!.. – извиваясь на переднем сиденье, простонал референт.

      Но министр только с досадой махнул рукой:

      – Помолчи немного, Павлуша! Надоел! Что ты, понимаешь ли, мне все время указываешь? Мне, понимаешь ли, не надо все время указывать. Я, понимаешь ли, и сам могу указать!.. – Он в упор посмотрел на полинявшего от неожиданной выволочки референта и, как будто нащупывая что-то невидимое, пошевелил в воздухе тупыми мясистыми пальцами. – Дай-ка тут это… Ну – сам знаешь чего…

      Референт сейчас же выщелкнул ему на ладонь крупную зеленоватую капсулу в поблескивающей оболочке, министр проглотил ее и некоторое время сидел, точно прислушиваясь. Потыкал в Манаева своей лопатообразной ладонью:

      – И ему – тоже… Не бойся, Константин. Это, понимаешь ли, от запаха. Чтобы запаха, понимаешь ли, не было… Японская, понимаешь ли, штучка… Давай, не робей!..

      – Последняя упаковка, Мокей Иванович!.. – плачущим голосом сказал референт.

      Министр покряхтел.

      – Ох, жадноват ты, Павлуша. А ведь сорока еще нет… Жадноват, жадноват… Не наша это психология… Ну – выпишу тебе командировку в Японию, съездишь – привезешь пару ящиков. – Он еще покряхтел, собираясь с силами. И