Черная папка. История одного журналистского расследования. Владимир Мукусев

жизни, а не только в отдельно взятой командировке. Мы добежали тогда до места трагедии и успели многое отснять. Правда, офицер контрразведки, сопровождавший и охранявший нас в поездке, коротко бросил нам тогда: «Напрасно стараетесь, это двухсотый. Вам все равно никогда не дадут показать это на экране». И он был прав – съемки «груза 200», нашего погибшего солдата, никогда бы не смогли прорваться сквозь заслоны цензуры, и не только потому, что в ту пору на советском телевидении существовал строжайший запрет на показ убитых в Афганистане военнослужащих. Дело было еще и в общей установке, касающейся разных, не только военных сюжетов: смерть (или любая другая тяжелая, негативная информация) на телеэкране в принципе появляться не должна. Трагизм жизни, тем более армейской, афганской, был, собственно, для советских зрителей таким же «секретом Полишинеля», как и стыдливое наименование «груз 200» для гроба убитого на той войне. Все прекрасно понимали условия этой игры, осознавали, что кроется за привычными метафорами и военным, узаконенным уставом сленгом, но отчего-то считалось, что такая условность способна «прикрыть» дикость происходящего…

      В тот день, который до сих пор снится мне в кошмарных снах, мы впервые увидели смерть на афганской земле. И много позже, в нашем фильме «Самолет из Кабула», мы пытались приоткрыть хотя бы краешек правды об «интернациональном долге» советских солдат. Я никогда потом не спрашивал Виктора, было ли ему страшно бежать по берегу обмелевшей реки, и думал ли он в тот момент об опасности, прыгая по камням и песку, а по сути – по минному полю воюющей страны. Наверное, как любой живой человек, он не мог не испытывать страха перед смертью, притаившейся среди желтых камней. Просто он умел гасить эти эмоции, потому что был обязан четко делать свою работу. И не раз еще потом во многих «горячих точках», на разных моих войнах, мне приходилось убеждаться: храбрый человек – не тот, кто не боится, а тот, кто умеет преодолевать свой страх…

      Мы познакомились с Ногиным задолго до командировки в Афганистан, еще тогда, когда я только появился в Москве, придя работать на Центральное телевидение. Незадолго до этого я попал в поле зрения тогдашнего руководства Молодежной редакции ЦТ (став участником, а потом и лауреатом всесоюзного телевизионного конкурса «Салют, фестиваль!», посвященного Всемирному фестивалю молодежи и студентов на Кубе), и неожиданно для себя самого получил приглашение переехать из родного Ленинграда в столицу. Для инженера, выпускника Ленинградского электротехнического института связи имени Бонч-Бруевича (который мы все до сих пор любовно называем Бончем), чьим любимым хобби было придумывать и вести программы на Ленинградском ТВ, возможность по-настоящему связать свою жизнь с профессиональной телевизионной журналистикой, конечно, выглядела мечтой, которую упускать нельзя. И вот тогда-то, в 1978 году, я впервые оказался в кабинете Виктора Ногина, бывшего в ту пору секретарем комитета комсомола Гостелерадио.

      Я приехал из Останкино на Пятницкую,