Чайку врежешь с вареньицем из дома, да и что ещё надо? Хорошо, ей-богу!
Премию регулярно выписывали. И начальник улыбался, при встрече здоровался подолгу, а уж когда на Новый год в гости позвал со всей семьёй, тут совсем стало ясно – друзья.
Одно не нравилось – ладошка у него потная, мокрая, склизливая. Как-то меня это настораживало, но особенно я не придавал этому значения. Мало ли у кого какие прорехи есть в организации здоровья.
Да и чего уж роптать – «начальство приходит и уходит, а подчинённые остаются», как выступал на собраниях наш председатель колхоза.
Выпили мы с ним, посидели. Особенно он и не давил на «приём внутрь». Душевно, как родные почти. И жёны наши, нарядные, распрекрасные, в причёсках-кудряшках, даже от этого чужие немного, необычные. Но это не выбирают. Судьба!
Вроде бы друг дружке глянулись жёнки наши, айда разговоры говорить, а это ой как важно, потому что ночная кукушка перепоёт самого принципиального мужика и обротает его под какие-то свои, сложные бабьи соображения. Это не всякому делу во благо. Та ещё материя, для глаз и мужского понимания не чувствительная.
Квартира у начальника большая, с жёлтым, весёлым паркетом. Идёшь по нему, лёгкий хруст, как валенки на морозце. Блестит квартира, золотыми лучиками лакированная.
Мебель, ковры, чтобы от стенок холод не ощущался, обстановка солидная. Хрусталь сверкает колючей искрой, синими иголочками поблескивают через стекло импортные горки. Сервизы, книги. Дефицитом заполнены все метры квадратные.
Тут я и растаял, слабость во мне какая-то возникла. Вот так с холода войдёшь в избу, пригреешься, и нападает ласковая дрёмка. И укачивает неприметно, но окончательно в этой люльке невесомой.
Вышли на балкончик, покурить. Разгорячились. Настроение праздничное, душа шире ворот, когда скот вечером домой загоняют!
Народ повсюду гуляет. Мир во всем мире. Много света, шумно, светло как днём.
– Ты, Пётр, дальше-то как мыслишь? – глянул зорко Геннадий Сергеевич.
Он мужик видный, солидный. Есть такие, кажется, родился – и сразу начальник! Лицо широкое, никакой наглости, довериться можно. Брови кустистые, как у деда моего. Через это доверие меня к нему и прислонило.
Ну, не лезть же к нему с воплями: «Уважаю»! Только улыбнёшься, рюмку приподымешь навстречу его тосту, и айда веселье своё лелеять.
– Трудиться и трудиться. Что уж тут. Под вашим руководством. А как ещё? – отвечаю.
– Ну, это не новость. Надо прежде диспозицию чётко организовать.
И говорит он странную фразу: «Хорошо в тени акации, размышлять о дислокации».
Я не понял, но вида не подал.
Начальник мой бывший сапёр, дослужился в инженерных войсках до капитана, и попал под сокращение. Страшно был зол на «Никитку», что мечты, планы порушил, хорошей пенсии лишил. Просто гневался страшно, когда про это мне рассказывал.
Должно быть, знал, что я никому ни гу-гу! Чувствовал.
Что-то такое в нас было общее. Детство,