– Будем жить хорошо.
Он заснул мгновенно.
Ливьен внимательно вгляделась в безмятежное лицо.
Да, он был красив. Ее слегка отталкивали волевые черты, столь не характерные для смиренных домашних самцов маака. Но, несмотря на противоестественность, это же, как ни странно, было и по-своему привлекательно.
Почему он не боится, что она убежит? Понимает, что с поврежденным крылом она слишком беспомощна? И по той же причине не страшится, что она просто убьет его, воспользовавшись его же оружием? Или самки его племени так забиты и безвольны, что и от нее он не ожидает никакой инициативы? Или просто сам он столь прямодушен, что и представить не может такого коварства?
Она легонько коснулась его предплечья. Таких упругих, словно налитых свинцом, мышц она не видела еще никогда. Мелькнула мысль, что с таким покровителем она будет в полной безопасности. Но Ливьен тут же одернула себя: стать наложницей дикаря?! Ни за что!
А дикаря ли? Она задумалась.
Несмотря на все трудности сегодняшнего дня, сон не мог пересилить ее возбуждения. Когда Рамбай открыл глаза, Ливьен все в той же позе сидела перед ним. Сразу, только заметив, что он проснулся, спросила:
– Откуда ты знаешь язык маака?
– Меня учила мама, – ответил он и сел.
– В Городе?
– Нет, в лесу. Вот она. – Он сунул руку в незаметную щель под ворсом пола и, бережно достав оттуда кусок высохшей светлой коры, подал его Ливьен. На коре чем-то черным неумело и схематично был нацарапан контур фигуры бабочки.
– Мама была красивая самка, – полувопросительно сказал он, явно ожидая от Ливьен подтверждения.
Но на нее рисунок впечатления не произвел, и она вернула его с неопределенным кивком.
Рамбай благоговейно коснулся коры губами и запихал ее обратно в щель.
– А как вы здесь оказались?
– Мама убежала из Города. И принесла сюда меня. Рамбай был еще личинкой.
– Почему ты называешь себя то «я», то «Рамбай»?
– Потому что я – Рамбай, – он для убедительности выпучил глаза и пошлепал себя ладонью по груди. Но потом честно признался: – Рамбай не понял твой вопрос.
– У нас о себе всегда говорят «я», – попыталась объяснить Ливьен, – и никогда не называют себя по имени.
– А-а, – понимающе кивнул он. – В языке маака есть слово «я», в языке племени – нет.
Ясно: дикари не пользуются личными местоимениями, вот он и сбивается на их лексику.
– А почему твоя мама сбежала в лес? Она нарушила закон и боялась наказания?
– Нет, мама была хорошая. Она… как объяснить?.. – он в затруднении скривил губы. – Рамбай помнит, что она говорила, но не понимает… – он беспомощно развел руками.
– А что она говорила?
– Что не хотела, чтобы из Рамбая сделали думателя.
– Что? – сказанное им не укладывалось в ее голове.
– Мама