Самец же, взяв жену, уже не мог без ее согласия отказаться от нее. Как бы ни был он ею недоволен, он должен был содержать и терпеть ее столько, сколько она пожелает. Если же он, пытаясь спровоцировать самку на уход, начинал дурно с ней обращаться, по повелению вождя он наказывался – сперва публичным сечением, повторно – подрезанием крыльев, а в третий раз – смертью…
Верховная власть в племени принадлежала вождю. Такая ли уж эта власть неограниченная, если вождь остается на своем посту лишь до тех пор, пока превосходит всех прочих самцов в силе, ловкости и плодовитости? (Отсюда, кстати, желание Рамбая во что бы то ни стало иметь потомство.)
Если учесть, что Ливьен не имела информации, кто конкретно правит ее Городом, дикарская «диктатура вождя» показалась ей, пожалуй, даже «демократичнее», чем форма правления ее собственного народа.
Первым делом Рамбай слетал куда-то и, принеся сосуд из ореховой скорлупы, залил трещину на крыле Ливьен его содержимым – тягучим соком каучука. Сок быстро затвердел, и теперь она снова могла летать, но не могла сложить крылья, что было довольно неудобно. В Городе ее вылечили бы более эффективно, но секретом искусственной регенерации дикари пока не владели. Однако со временем крыло срастется и само.
Затем Рамбай дал ей костяную иглу с буроватой грубой нитью клещевинного шелкопряда, и Ливьен кое-как починила обмундирование.
Вернув ей способность летать, Рамбай вновь не предпринял никаких серьезных мер, которые могли бы предотвратить ее побег. Он только попросил ее произнести вслух: «Ливьен никогда не покинет тебя, Рамбай, без твоего разрешения». Глупо? Как сказать. Произнеся эту фразу, она поняла, что действительно никогда не нарушит эту клятву.
Урании, в отличие от цивилизованных бабочек, ведут ночной образ жизни. Потому еще Рамбай так обрадовался встрече с Ливьен, что именно нынешней ночью должен был состояться ежесезонный Праздник Соития, а он уже отчаялся найти самку, способную понести от него. Именно сегодня ночью Рамбай собрался вести Ливьен к Большому Костру, чтобы представить ее вождю и публично объявить своей женой. Он сообщил ей об этом до обидного легко, как о решенном деле, но Ливьен, зная теперь его удивительно добродушный нрав, решила не упорствовать. Только уточнила:
– Я правильно поняла: то, что я официально буду названа твоей женой, ни к чему меня не обязывает?
Рамбай поуточнял значения слов «официально» и «обязывает», а потом подтвердил:
– Ты должна будешь сезон прожить в моем гнезде. А позволишь ли ты мне оплодотворить себя, зависит от твоей воли.
Натурализм его ответа слегка покоробил ее, но само положение вполне устраивало. В конце концов, она была спасена от гибели в пасти кота и от изнасилования, и капризничать в ее положении было по меньшей мере некорректно. Она только спросила полуутвердительно:
– У тебя уже были жены?
– Да. Сначала – три, и потом, когда они ушли, еще одна… самка. И больше Рамбай никого не приводил в гнездо.
– Почему они уходили?
Рамбай