Когда ослепленность чудом пошла на спад, я смог связать два слова, но не больше.
– Вячеслав Георгиевич…
Для убедительности мне даже вздумалось встать и сделать шаг навстречу.
– Я вас слушаю…
Взгляд Лавринова отражал неписаную истину о том, что он никак не ожидал того, чтобы какой-то незнакомый парень докопается до него в маршрутке. Однако отступать было поздно.
– Я ваш студент, член Совета молодых ученых. Три месяца назад вы одобрили мой научный проект, а потом все заглохло. Я пытался встретиться с вами, но мне все время говорят, что вас нет или вы заняты…
Лавринов внимательно слушал лишь до тех пор, пока причина разговора не стала прозрачной как стекло.
– Все решаемо, – таков был ответ.
Но мне слишком часто приходилось слышать нечто подобное.
– Вы обещаете? – спросил я, впившись взглядом в его глаза.
Доцент посмотрел на меня настолько пристально, что по спине пробежал холодок, облизал иссохшиеся губы и тихо прошептал:
– В моем кабинете завтра в пять.
От его дыхания слабо разило алкоголем и правдивостью. И после маломальских аргументов на душе сразу же полегчало.
– Спасибо, – коротко добавил я и поспешил ретироваться, дабы ненароком не обменять благосклонность верхов на нечто противоположное.
Спустя пару остановок Лавринов вышел, и, провожая его взглядом, я сумел окончательно расслабиться и заняться своими делами. Рука скользнула в карман и извлекла мобильник, а пальцы быстренько набрали нужный номер. После нескольких гудков абонент подал голос.
– Да…
– Толян, это Гена.
– Я сплю…
– Тогда просыпайся поскорее. Я еду к тебе.
За бесплатную минуту мне удалось сообщить приятелю все необходимое. К тому же радовал и тот факт, что на 52-ой маршрутке я мог без лишних пересадок и затрат добраться в Заволжье. По пути водитель согласно старой тверской традиции поинтересовался:
– Кому-нибудь нужно на кладбище?
Никто не ответил.
Еще пятнадцать минут транспортной тряски, и свежий воздух «вагонозавода» стал доступен мне целиком и полностью.
За время моего недолгого путешествия стало смеркаться и чтобы случайно не попасть в поле зрения местных маньяков и гопников, мне пришлось ускорить шаг.
Оставив позади несколько переулков и проулков, я добрался до дома Толика. Домовладельцы в виду ограниченности мировосприятия не смогли придумать цифровой код чем-то отличный от «666» и потому смысл присутствия чугунной двери в подъезде был весьма сомнителен.
Однако я не жил в этом доме, и мне было исключительно плевать на все в нем происходящее. Правда местные жильцы мало чем уступали мне в этом вопросе, что собственно и не мешало нам с приятелем проворачивать свои делишки.
Звонок в дверь не вызвал немедленной реакции,