Наверно их переживут!
(I, 258)
И стихотворение 1822 года: «Вы нас уверили, поэты»:
Как ничего? что ж за могилой
Переживет еще меня?
Во мне бессмертна память милой,
Что без нее душа моя?
(2, 2, 757)
Вариант: «Он мой, он вечен образ милый», – дополняет сказанное.
Ср. вариант «Посвящения»: «Твой образ вечно мой».
Это неразрывное единство – бессмертие души и великой любви, отраженное в «заветной лире», звучит и в обращении к Мельпомене, то есть к Музе трагедии, о чем забывают биографы, толкуя «Памятник» 1836 г. в мажорном ключе: «Нет! Весь я не умру: Душа в заветной лире Мой прах переживет и тленья убежит…».
Прочтенное в этом свете, не заставляет ли посвящение думать, что обращено оно к образу женщины, которая уже умерла?
Текстологи «Полтавы» исповедуют другую точку зрения. П. Е. Щеголев, а вслед ему Л. П. Гроссман, Т. Г. Цявловская, И. В. Измайлов и др. отнесли «Посвящение», как и образ Марии, к пережившей поэта М. Раевской-Волконской. Но тогда встает проблема прототипа героя поэмы – «Мазепы», что ставит исследователей в затруднительное положение: либо идти далее и считать, что в образе коварного «змия» Мазепы, «не ведающего святыни», «презирающего свободу» – Пушкин видел С. Волконского, – либо признать гипотезу несостоятельной! Но стереотип оказался живуч и узаконен во всех изданиях сочинений, хотя сложившейся точке зрения противоречат рукописи Пушкина.
Рассмотрим некоторые из них, имеющие для данной темы принципиальное значение.
На полях рукописи II гл. «Онегина», возле стихов: «Не пел порочной он забавы. Не пел презрительных Цирцей…» – то есть биография поэта Ленского – мы видим так называемый «старческий» портрет Пушкина, профили Екатерины и Марии Раевских. У Марии – четкая презрительная гримаска. Таким образом, Мария Раевская ставится Пушкиным в ряд «презрительных Цирцей», что разрушает традиционный стереотип представления о роли сестер Раевских в жизни Пушкина.
О Екатерине Орловой, как прототипе Марины Мнишек, у которой «…была одна страсть – честолюбие…» – Пушкин сообщает Вяземскому в письме от 7 ноября 1825 г.: «…Марина собой преизрядна, вроде Катерины Орловой, не говори однако же этого никому»… В том же направлении ведут нашу мысль и другие закономерности Пушкинских рукописей.
В черновике начальные стихи «Посвящения» звучали эмоциональнее: «Воспоминаньем упоенный, верь, ангел, тебе…». Как известно, двойником этой поэтической формулы начинаются «Воспоминанья в Царском Селе» 1828–1829 гг.
Воспоминаньем упоенный…
Так я растроганной душой
Сады знакомые, под ваш покров священный
Вхожу с поникшею главой…
Таким образом, воспоминанье о вдохновительнице «Полтавы» связывается Пушкиным с воспоминаниями о Царском Селе, Лицее, Кюхельбекере и Пущине.
Этот вывод подтверждается положением рукописи: приведенные стихи записаны на одном листе (2371 л. 17 об.) со следующим текстом «Полтавы»: «Давно Украина волновалась. Друзья мятежной старины // Алкали бунта и войны…».
Более того, строфы биографии любви юного «козака» – к «Марии»:
Один с младенческих годов
Ее