Тень от широких крыльев бомбардировщика надежно укрывает Рису от солнца, а специальная, защищающая от излучения радаров краска, которой окрашен фюзеляж самолета, поглощает тепло. Под крыльями «Стелса» всегда прохладно, и это одно из самых приятных мест в лагере.
Коннор, наконец, появляется. Он носит голубой камуфляж, и в лагере больше ни у кого такого нет, так что Риса безошибочно узнает его издалека.
– Я уж решила, что ты не придешь, – говорит Риса, когда Коннор ныряет под крыло «Щенка».
– Я наблюдал за снятием двигателя.
– Да, – Риса криво улыбается. – Все так говорят.
Даже эти ежедневные встречи с Рисой не помогают Коннору стряхнуть напряжение, которое стало частью его с тех самых пор, как на него свалилось управление Кладбищем. Он нередко повторяет, что встречи с ней – единственный момент за весь день, когда он чувствует себя по-человечески. Но на деле он все равно не может расслабиться. Риса даже не уверена, что он вообще на это способен. И хуже всего – то, что оба они – живые легенды. Легенды, отделившиеся от своих героев и обретшие собственную жизнь. Истории, которые рассказывают о Конноре и Рисе, давно укоренились в фольклоре беглецов по всей стране. Это и неудивительно – что может быть романтичнее, чем сказка о мальчике и девочке, оказавшихся вне закона? Они стали Бонни и Клайдом новой эры; их имена печатают на футболках и автомобильных наклейках.
Странно даже подумать, что такая слава досталась им, в сущности, даром – всего лишь за то, что они выжили после взрыва в «Веселом Дровосеке». Всего лишь за то, что Коннор стал первым беглецом, которому удалось выйти живым из «Лавки Мясника». Официально Коннор считается погибшим, а Риса – пропавшей без вести и, скорее всего, тоже мертвой, хотя кое-кто утверждает, будто она скрывается где-то за границей, в стране, не выдающей беглых подростков (если, конечно, существует такая страна). Неизвестно еще, какое развитие получила бы эта легенда, знай люди, что Риса находится здесь, в пыльной, выжженной солнцем аризонской пустыне.
Под брюхом «Щенка» дует легкий ветерок, поднимая пыль, которая постоянно норовит попасть в глаза. Риса смаргивает.
– Ты готова? – спрашивает Коннор.
– Всегда готова.
Коннор, опустившись на колени, массирует ей ноги, стараясь восстановить кровообращение в тех местах, которые полностью утратили чувствительность. Такова часть ежедневного ритуала, сопровождающего их встречи. Этот физический контакт целомудрен, как прикосновения врача к пациенту, и все же в нем есть что-то необыкновенно интимное. Однако сегодня мысли Коннора блуждают где-то далеко.
– Что-то тебя беспокоит, – замечает Риса. Это не вопрос, а простая констатация факта. – Давай, рассказывай.
Вздохнув и глядя на нее снизу вверх, Коннор выпаливает то, что не дает ему покоя:
– Почему мы все еще здесь, Риса?
Риса