– Отлично, – снова одобряю я. – С такими данными ты сможешь втереться в доверие к Френи, ну или хотя бы к его другу, тоже большому ценителю прекрасного, не вызывая подозрений. Художникам всегда требуются натурщицы.
Лола с отвращением морщит прямой нос.
– Это не больно, уверяю тебя, – усмехаюсь я и вынимаю из кармана кошелек. – На расходы. Скрываться с деньгами, как ты понимаешь, бессмысленно. Синьор Франкетти тебя найдет, а я лично сопровожу на костер.
Я улыбаюсь, и Лола вздрагивает, передергивая плечами под плащом.
– Когда начинать? – пряча кошелек под одежду, хрипловато спрашивает она.
– Немедленно, – отвечаю я.
***
Давиде Френи.
Вечер дарит городским стенам и мостовым прохладу. Со стороны реки веет освежающий ветерок. Мы с учителем идем по узкой улочке, спрятавшейся в тени обступивших ее домов, к маленькой гостинице, стоящей на перекрестке. На ее вывеске нарисованы фазан и павлин.
– Сколько я не был тут, – завидя впереди зеленую дверь, Бенвенуто останавливается и поправляет кушак, пытаясь втянуть живот, разглаживает бороду. – Я заходил сюда каждый вечер пропустить кружечку, когда был в возрасте Сандро. Тогда я был строен, как кипарис, а теперь похож на винную бочку. Она меня, наверное, не узнает.
Он с сожалением вздыхает.
– А вы ее? – спрашиваю я.
– Я проходил мимо позавчера, – признается маэстро, – видел ее издали. Она совсем не изменилась. Глаза, во всяком случае. Да и остальные части, – он многозначительно усмехается, – тоже вполне еще недурны. Ладно, отступать поздно, идем.
Он берет меня за плечи и решительно ведет вниз по улице к перекрестку. Зазвенев медными колокольчиками над притолокой, мы входим в «Фазана и павлина» и погружаемся в уютный полумрак, где горят свечные лампы на столах и неспешно болтают за ужином постояльцы и посетители из горожан, пришедшие скоротать вечер за рюмочкой. Из-за стойки наш приход наблюдает хозяйка.
Высокая женщина средних лет в широком переднике поверх темно-синего платья когда-то была по-эльфийски стройна, но и сейчас в ее слегка отяжелевшей с годами фигуре чувствуется стать. Темные волосы с выгоревшими на солнце отдельными прядями не тронуты сединой, а тонкое смуглое лицо пощадили морщины, коснувшись лишь уголков ярких темно-карих глаз. Мне легко представить, сколь красива эта женщина была в юности, ибо Бенвенуто прав, она и теперь производит впечатление.
Когда маэстро подходит к стойке, полных ярких губ хозяйки касается улыбка. Не сводя с нее глаз, Бенвенуто кланяется. На его лице волнение, которое он напрасно старается сдержать.
– Здравствуй,