Уехать Виталик должен был через неделю. Тётя Инга, несмотря на скупость, была большой блюстительницей традиций и требовала, чтобы всё было «как у людей», а потому последние дни вовсю готовилась к проводам. Поминутно посылала меня добежать до стекляшки, принести ещё картошки, майонеза, консервов, квашеной капусты. Из всего этого мне же потом поручалось стругать немыслимые горы салатов. Сама Инга рьяно паковала в походный рюкзак блоки сигарет, запасы носков, какие-то майки, трусы, шариковые ручки. Зачем могли понадобиться ручки Виталику, который за всё время, что я провела в этом доме, ни разу не был замечен что-то пишущим, я не знала. Вероятно, тетка считала, что это побудит его почаще посылать ей письма.
Сам Виталик крутился тут же, на кухне, норовил стащить у меня из-под ножа очередной кусок закуски, подтрунивал над поминутно принимающейся подвывать матерью и, проходя, то дотрагивался до меня, то прижимался к боку, то будто бы невзначай проводил рукой по спине.
– Вот уедешь ты, сынок, как мы без тебя будем? – всхлипывала тётя Инга. – Кто нас защитит, кто поможет? Славка, что ли? Его и дома-то никогда нет, да и говнистый он, прости господи. А вдруг случится что, к кому бежать, а?
– Да что случится, мам, – отмахивался Виталик. – Что с тобой может случиться? Воры, что ли, залезут? Так у тебя и красть-то нечего, ещё пожалеют, подбросят чего. – Он громко заржал, довольный собственной шуткой.
– А мало ли! – вскинулась тётя Инга. – Мало ли что! Вон соседка, баба Шура, говорила, шла вчера через пустырь, так эти псы окаянные, чтоб им издохнуть, накинулись на неё – еле ноги унесла.
Честно говоря, история бабы Шуры показалась мне сомнительной.
Баба Шура по всему посёлку была известна как «помоечница». В будни она постоянно рылась в мусорных баках, собирала показавшиеся ей ценными вещи. Огромными мешками утаскивала их на просушку на балкон, разводя по всему дому ужасный запах. А затем по выходным продавала на городской барахолке, разложив на земле, на старом вытертом одеяле. Скорее всего, догадалась я, старуха и на пустырь потащилась для того, чтобы разжиться какой-нибудь рухлядью, и собаки, конечно, не захотели делиться с ней облюбованным пространством.
– Баба Шура-то? – хохотнул Виталик. – Да и сожрали бы её, никто бы плакать особо не стал.
– Тебе лишь бы зубы скалить, – огрызнулась тётя Инга. – А я вот с утра уже позвонила в горсовет. Говорю – ликвидируйте эту стаю, житья же нет в районе. А не примите меры, так я на телевидение напишу, я вам, бездельникам, хвост прищемлю…
Тут она разошлась и принялась по обыкновению честить местную власть, а потом и правительство всей страны.
– Ну тебя послушать, мам, так это тебя в Кремль надо посадить. Уж ты бы всем показала, как страной управлять, – продолжал подначивать ее Виталик.
Я же молча стояла у стола, уставившись на зажатый в руке нож. Если тётя Инга позвонила в горсовет, если пригрозила и надавила, то там, не понаслышке зная её скандальность, должно быть, уже и в