Алкмену уже клонило в сон, но окончательно уснуть ей не давали уж очень активные в этот час движения малыша. Тогда она вспомнила о другой своей заботе последних недель.
– Бабушка скажи, а рожать – это больно?
– Да, больно.
– Почему боги устроили так?
– Не знаю, внучка, в мире много боли. Мужчины терпят ее на войне, а мы когда рожаем детей. Но наша доля более завидна: они с болью несут смерть, а мы – жизнь.
– Ты думаешь?
– Я не думаю, я знаю. Вот твой дед, зачем он затеял менять порядок наследования? Ты думаешь, он не понимает, что из-за этого будет война? Ни одна женщина, даже выпив столько вина, сколько он сегодня, не решилась бы так идти против установленного порядка.
Алкмена задумалась.
– Да, бабушка, ты права – сказала она и продолжила. – Я спрашивала Эгинету. Она говорит, от боли при родах нет никакого средства.
– Бедная моя Алкмена, – Андромеда подсела к ней и обняла ее голову, – тебе страшно?
– Немного.
– Ну не надо так. Эгинета – очень опытная женщина. Она будет тебе помогать. С ней ты можешь себя чувствовать в безопасности. Мы привезли ее с Крита, когда гостили там с Персеем, еще для твоей матери, так что она очень опытная, и тебя знает с рождения. Какое счастье, что она согласилась у нас остаться… А на самом деле, как хорошо, что и у Сфенела наконец-то будет ребенок. Мы с Персеем думали, он подарит нам внука первым, а он вон какой… до сорока лет дотянул… Иных из наших внуков уже и в живых нет… Алкмена?
Но Алкмена уже уснула. Глаза Андромеды наполнились слезами, хотя, казалось, она должна была бы выплакать уже их все без остатка. В мыслях она негодовала на мужа.
Глава 2.
О том, что видела во сне Алкмена и видела ли вообще что-то в ту ночь, когда уснула на обеденном ложе у Андромеды, ничего не известно. Однако, совершенно достоверно известно о другом ее сне. Это случилось через несколько дней. Алкмена проснулась от резкой боли в животе и едва переводила дыхание, что в ее положении было неудивительно и даже, напротив, ожидаемо. Но припоминание о том, как эта боль возникла, заставило ее разбудить Амфитриона. Она стала тихонько его тормошить и звать, но он сквозь сон отвечал ей что-то невнятное.
– Амфитрион, проснись, послушай меня, – обратилась она, наконец, к мужу в полный голос. Он открыл глаза. – Амфитрион, я видела в сне что-то невероятное.
– Алкмена, тебе нельзя волноваться, – он привстал на ложе, и Алкмена прильнула к нему. – Так что же ты видела?
– Амфитрион, скажи мне, ты ведь помнишь тафиев?
– Как же не помнить? Единственная битва, в которой я пока участвовал была с ними.
– Я тоже их помню,