– Что вспоминать, тетя Фрида.
– Конечно, вспоминать нечего, – и слезы бегут у нее по щекам, – но у тебя есть сын, а когда мы умрем, кто останется с Риточкой?
Я молчу.
– О, – стонет тетя Фрида, – зачем она нас послушалась!
Я приношу тарелку в беседку. Мы рвем курицу на части.
– Хорошо! – говорит Нелка. – Сто лет не ела курицы.
– Господи! Почему? – удивляемся мы.
– Смешно, девчонки! – отвечает Нелка. – У меня от этой мирной птицы идиосинкразия…
– Так не ешь! – захлопотала Ритка. – Вот ветчина.
– Ну да! – смеется Нелка. – Я же ее люблю. У меня другая идиосинкразия. Принципиальная. – Она по-девчоночьи прыснула. – Курица – начало моей политической карьеры.
– Рассказывай, – говорю я.
– А это на самом деле интересно, – говорит Нелка, вкусно обгладывая крылышко. – Я была завклубом, когда меня избрали в райком комсомола. И не просто кем-то – вторым секретарем. Я была девочка боевая, активная, и народ меня заметил…
– Скажи, в райкоме партии понравилась, – поправляет Лелька.
– Не без того, – смеется Нелка, – не без того… Ну вот, выхожу я в первый день на новую работу, сажусь за стол, вся такая переполненная отвагой и желанием совершать невозможное, и вдруг слышу – кудахчут куры. Ощущение, что их сотни и мой стол в центре птичьего двора. Что за черт! Выглядываю в окошко, вижу «рафик» и ничего больше не вижу. Выхожу во двор и чуть не валюсь в обморок. В «рафике» полно кур. А возле него, весь взмокший, завфинхозсектором Володя Кириллов, а на шее у него цыплята гирляндой, связанные за ножки. Стою я, как Линка возле столба, когда нас увидела, – глазам не верю и осмыслить не могу. А он мне радостно, так интимно, как о подарке, сообщает, что это праздничные куры для коллектива. Он их привез из колхоза, где взял по дешевке. И будет в перерыв раздавать. На каждого райкомовца по три птицы.
– Так они и делают, – говорит Лелька, – я знаю.
– Я не знаю, что ты знаешь, – каменеет Нелка. – Я знаю, что я сделала. Я кур выпустила, гирлянду с Володи сняла и уволила его тут же… Потом узнала, что не имела права. Смех! Первый день работы – и сразу скандал. И какой – куриный. Куры по городу гуляют ничейные, лови – не хочу, прибились кто куда. Цыплята от пребывания в гирлянде ходить уже не могли, на бочок валились, их передали в столовую. Вот с тех самых пор я кур и не ем. А сейчас забыла. С вами. Слава богу.
– После этого было трудно? Или легко? – спрашиваю я.
– Не те слова, – говорит Нелка. – Но все сразу было расставлено по местам. Это не хорошо, не плохо. Это удобно. Для работы. Я ведь с детства помню, как Лелькиному отцу возили дефицит. Как вы его прятали. Помнишь, Лель? Шпроты под стопочку простынь.
– Помню, еще бы, – отвечает Лелька. – Думаешь, сейчас не возят?
– Мне не возят! – говорит Нелка. – И там, где я работаю, никому не возят.
– Теория малых дел, – смеется Лелька. – Даже в школьном учебнике говорится о ней снисходительно и свысока. А ты взрослая женщина…
– Теории разные, –