– Аня? – произнес вдруг папа Боря где-то за моей спиной, и в этот же момент сигарета обожгла мне пальцы – я даже не заметила, как ее закурила; я смяла ее в пепельнице, встала, плотнее завернулась в плед и сказала ему:
– Давайте сделаем так – я сейчас оденусь и подожду его… их, а вы ложитесь спать, ладно?
– Следующим дежурит Михаил, – сказал папа и посмотрел поверх моего плеча, и тогда я обернулась и увидела Мишку, идущего вниз по лестнице. Лицо у него было сонное и помятое, но решительное. Судя по всему, он, которого каждый день приходилось будить в школу, проснулся по будильнику – сам. Мишка посмотрел на меня и нахмурился:
– Мам? – спросил он, – ты что тут?.. Иди ложись, моя очередь. Через два часа меня сменит Лёня, мы же еще вечером договорились – девочки спят, мужчины дежурят.
– Да при чем тут – девочки, мальчики, какие глупости! Я все равно уже проснулась, а тебе нужно выспаться, завтра тяжелый день, – начала я, но у Мишки на лице тут же появилось досадливое выражение, а папа протянул ко мне руку, словно собираясь подтолкнуть меня к лестнице, и сказал почти сердито:
– Иди, Аня, у нас все под контролем, тебе совершенно незачем тут сидеть, – а я посмотрела ему в глаза и спросила:
– Погодите, вы думаете – я ее пристрелю, что ли? Вы в самом деле так обо мне думаете?
– Кого – ее? – спросил Мишка, но я смотрела на папу Борю, который взял меня за плечи, теперь уже по-настоящему, и повел наверх.
– Какую же ерунду ты несешь, Аня, сама послушай. Как только они вернутся, Мишка тут же тебя разбудит, а теперь иди, давай, ну что ты как маленькая, – и я почему-то послушалась его, перестала сопротивляться и начала подниматься по лестнице, и только на верхней ступеньке, перед самым пролетом, обернулась и еще раз взглянула на них. Оба они, казалось, уже забыли обо мне, папа что-то объяснял Мишке, вероятно, с какого места в гостиной лучше видно дорогу; заметно было, что Мишка почти пританцовывает от нетерпения, так ему хочется остаться одному, у окна, с ружьем.
Я поднялась в спальню, набросила на плечи Сережин свитер, лежавший на полу среди прочих теплых вещей, приготовленных накануне, и придвинула к окну плетеное кресло; оно оказалось слишком низким, и мне пришлось положить на подоконник локти и упереться в них подбородком, чтобы видеть улицу. Спустя несколько минут квадрат света на снегу от освещенного окна гостиной погас; это означало, что папа улегся спать на диване внизу, а Мишка приступил к своей двухчасовой вахте. Все стихло, собаки уже не лаяли, и слышно было даже, как тикают на прикроватной тумбочке Сережины часы – мой подарок к годовщине. Я сидела в неудобной позе, вглядываясь в темноту за окном – жесткое кресло, холод от оконного