– А что – были попытки? – удивился Корабельщиков.
– Нет такого приёма, какой не попытались бы использовать против нас проклятые империалисты Европы и Северо-Американских Соединённых Штатов, – Майзель хмыкнул и щёлкнул зубами. – Могу сообщить тебе наилучший, абсолютно гарантированный способ получить ярлык антисемита и повесить на себя всех соответствующих собак под аккомпанемент возмущённых воплей так называемой «свободной» прессы и шелест ордеров Интерпола. Достаточно потрогать за жабры Ротшильдов, которые перестали быть евреями лет сто пятьдесят тому назад.
– Ты называешь это «потрогал за жабры»?! – уставился на Майзеля Андрей. – Так это правда, ты действительно… – Он осёкся. – Чего скалишься?
– Так, личико его вспомнил, – охотно поделился Майзель. – Правильное такое. Да. Он думал – он бессмертен: со своим баблом, наёмной охраной, никому неведомый, паук такой, – сидит, за ниточки дёргает. А вот тебе.
– А ты?
– Что – я? Где я нахожусь, всем известно. И чем занимаюсь – тоже. А что рожей своей по глянцу не сверкаю – так я не Ди Каприо.
– И бессмертия тебе не хочется?
– Бессмертие, Дюхон, только одно бывает, – в душах, в сердцах людей, – серьёзно посмотрел на Андрея Майзель. – Вон, как Христос. Никто не знает, был ли он на самом деле, – даже кости свидетелей истлели давно. Никто не знает, как он выглядел, – каждый в нём себя видит, свои поступки с его правдой сверяет. И верующие, и неверующие. И всякие прочие разные. Вот это я понимаю – бессмертие.
– Хочешь уподобиться?!
– Да я, в общем, уже, – расплылся в улыбке Майзель. – Но на самом деле посмотрим – лет эдак через тысячу всё прояснится.
– Однако, – крутанул головой Андрей.
– Давай не будем пока в это вникать, – улыбка Майзеля не располагала к продолжению темы, и Корабельщиков счёл за лучшее повременить с воспитательной тирадой. – В общем, представь себе, – нашлись среди евреев жиды, которые эту песню подхватили. Я собрался реагировать, а Вацлав говорит: нет, Дракон, мы будем действовать по плану, а не махать руками, отгоняя мух.
– Намекаешь, будто Вацлав самостоятельно принимает решения?
– Разумеется, иначе он не был бы Вацлавом. Я им непомерно горжусь и страшно его люблю. Он великий монарх и настоящий друг.
– То есть им ты не командуешь.
– Дюхон, если есть человек на Земле, который может командовать Вацлавом, то это точно не я. Марина как-то умудряется, в своём, женском, разумеется, смысле, а я даже и не пытаюсь. Мы всегда с ним договариваемся – ни никто их нас друг другом не управляет. Он – мой любимый инструмент, а я – его. Это на самом деле невозможно объяснить.
– А остальные?