А он к тому же не один мотается. С ним жена, уже немного увядшая на вид, в мелкой сеточке морщин к своим тридцати, с прищуром постоянным. А еще – бабка какая-то. Это, наверное, мать жены. Или его собственная, что ли? Вот, возит везде с собой. Как и старые вещи, и мебель уже накопленную.
Это у меня в голове сидит такой злой человечек и иногда подсказывает злые мысли. Я сам не думал о том, что мебель старую можно выкинуть, и старушка, мол, не нужна, как и та мебель. Это он, злобный мой, подсказывает, хихикая. А я хихикаю в ответ, не сдержавшись.
– Что подумал, Длинный? Ну, колись, колись…
Я рассказываю эту свою мысль, что капитан, мол, капитанит и таскает старую мебель и ненужную старуху, а можно было и освободиться давно, и все подхватывают хохот. Потому что помнят старый пошлый анекдот про Вовочку и про «годную» старушку. Ржут, как ненормальные. Нам же посмеяться – как отдохнуть.
Наверху распахивается дверь:
– Бойцы, что за… Вас сюда для зачем или что-почему, а? Вы тут, где и как? По строевой соскучились? Или кроссы очень нравятся?
Строевая подготовка нам не любится, и кроссы совсем не нравятся. Тем более, армейские кроссы – в полной боевой, да с патронными ящиками. Поэтому все резко затыкаются, кто-то показывает мне кулак, и мы впрягаемся в неподъемный диван.
Диван – ладно. Тяжелый, неуклюжий, но всей толпой мы его наверх затаскиваем. Вот книги, увязанные пачками килограммов по десять, да вот мелочь всякая, что не возьмешь сразу, а надо отдельно каждую вещь… Лампа, например, со стеклянным белым матовым абажуром. Полки стеклянные в шкаф. Какое-то блюдо с непонятным рисунком. Большое, неуклюжее. Все это надо поднять пешком на пятый этаж, а потом вернуться и получить от сержанта новую порцию груза. Мы, как муравьи, снуем вверх-вниз, сталкиваясь на поворотах узкой лестницы, обтирая стены плечами.
Хохол заглядывает в кузов и улыбается широко:
– Мужики! А ведь все, кажись! Последняя ходка сейчас будет!
Хохол – это не обидно на самом деле. У нас, между прочим, половина офицеров – украинцы. А Хохол – он как раз русский. Но у него фамилия такая, что не выговоришь сходу: Крестовоздвиженский. И каждый новый начальник, прочитав ее, спрашивает:
– Хохол, что ли? Командира нашего земляк?
Вот и прилепилось. А он и не спорит – пусть будет Хохол. Я даже и подумать не могу, какие клички ему лепили в школе.
Сержант подзывает нас к себе, говорит вполголоса:
– Я тут банку одну в сторону отложил. Так что вы, если что и кто, даже и не ищите, ясно? Все-таки мы зря, что ли, горбатились тут?
С одной стороны, не очень-то он сам и горбатился. А с другой – подумаешь, банку какую-то спер. Воровать, оно, конечно, совсем нехорошо. Но только не в армии. Тут иначе просто совсем туго бывает.
Это