Дизайнер обложки Мария Фомальгаут
© Александр Карнишин, 2017
© Мария Фомальгаут, дизайн обложки, 2017
ISBN 978-5-4483-9722-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
На самом деле
Лифт громыхнул, вздрогнул и остановился. Со скрипом разошлись двери.
Петр сделал, было, шаг вперед. Нет, это был не первый этаж. Это просто перехватили по пути. Перед лифтом стояла симпатичная девушка в черном кожаном плаще и черном же берете, натянутом на лоб до самых бровей.
Петр молча кивнул – поздоровался с незнакомкой, сделал шаг назад и приглашающе махнул рукой.
Она внимательно проследила за его манипуляциями: ей было понятно, что на самом деле разговаривать он не хочет, что едет вниз и приглашает ехать с ним, и еще по движению правой щеки было ясно, что целоваться он с ней не собирается.
Она вошла и стала в углу, у зеркала. Лифт крякнул, скрипнул и снова пошел вниз, набирая скорость.
– А у нас кошка умерла сегодня. Пятнадцать лет, старенькая уже. Я ее с самого детства помню, – сказала она, глядя на себя в зеркало.
Петр понял, что на самом деле она смотрела новости и знает о сегодняшних событиях. И еще понял, что она его приглашает, и что говорит, что ей уже больше восемнадцати лет.
– Да, уж, – ответил он, смотря задумчиво на лампочку на потолке.
Она поняла, что на самом деле он хорошо ее понял, сочувствует, хочет зайти, но не прямо сейчас.
– Вот так, – грустно сказала она.
Петр тоже ощутил легкую грусть. «Sic transit…». То есть, на самом деле, или сейчас сразу, потому что дома у нее никого, или практически без вариантов потом. Он вздохнул и выпрямился, глядя прямо перед собой на дверь лифта.
«Без вариантов», – поняла она.
Лифт снова вздрогнул, останавливаясь, дверцы разошлись. Петр пропустил девушку вперед и вышел следом.
– Здравствуйте, – громко и отчетливо произнес он, смотря на свое отражение в темном окне комнаты консьержки.
И консьержка поняла, что ничего у них не было, и можно не гадать, как там эти двое ехали в лифте и не подглядывать дальше за ними. Она включила свет и закивала сквозь стекло с радушной беззубой улыбкой.
Девушка поняла, что на самом деле старуха смеется над ней, над молодой, которая так и не смогла за целых двадцать этажей уговорить такого симпатичного парня. Она скромно опустила голову, прикрыв глаза краем берета, и вышла на улицу.
Петр шел следом, до этого успев развести руками, показывая консьержке, что он в принципе – мужик хоть куда, и мог бы, конечно, но вот не срослось. Тем более, все равно – на работу.
На улице девушка остановилась, достала из кармана пачку сигарет, губами вынула из нее тонкую дамскую сигаретку, тут же щелкая зажигалкой, оказавшейся в другой руке.
Петр понял, что на самом деле она показала ему свою полную самостоятельность, не давая возможности предложить прикурить, и что она обычно сама выбирает, с кем гулять и когда.
Он кашлянул, глядя на зеленую траву на газоне.
– Во, погода какая!
Она поняла, что на самом деле он сказал, что вот такая погода – это как в апреле. И апрель – это ведь месяц любви. Но был уже декабрь, и это значило, что его слова надо было воспринимать лишь как попытку извиниться.
– Да, – сказала она. – Прямо весна.
Петр заулыбался. На самом деле она простила ему его сегодняшнюю занятость и намекнула, что весной, может быть, если оба к тому времени будут свободны, можно будет…
– Здравствуйте, – сказал, проходя, дворник в роскошном оранжевом комбинезоне.
Он нес на плече лопату, которую только что получил на складе. Лопата была большая и блестящая.
Девушка покраснела. Она поняла, что на самом деле дворник рассказал тот пошлый анекдот о парижском дворнике, сбивающем ритм всему кварталу.
– Хамишь? – спросил с угрозой Петр.
Он тоже хорошо понял, что на самом деле сказал дворник.
– Завтра снег, – сказал дворник. – Или даже сегодня к вечеру.
Они поняли, что на самом деле он признал свое хамство и попытался объяснить свое поведение работой и загруженностью – мол, не подумавши ляпнул.
– Скоро Новый год, – сказали они почти хором.
И улыбнулись друг другу. Потому что поняли, что на самом деле – скоро Новый год.
Магазинчик у обочины
Машка подрабатывала на этих каникулах. Подрабатывать было лень, но свои собственные деньги, за которые не надо было отчитываться перед родителями, перевешивали.
На работе ее звали совершенно отвратно – Манькой. Так начала называть Ирка, которая торговала за соседним прилавком всякими нужными и ненужными мелочами. А Машку поставили