Я любил наблюдать за гостями, а особенно за самой Аллат. Ей всё было интересно, она так живо расспрашивала других, а о себе почти не говорила. Мне кажется, рядом с ней каждый чувствовал себя значительнее, талантливее, сильнее, чем на самом деле, но я-то отлично видел, что именно от неё исходило это головокружительное желание жить, творить, радоваться свету. Это она была источником вдохновения и любви, правда, дерзкой и дикой, не знающей удержу, которая при других условиях могла бы, наверное, и смутить, и напугать… Впрочем, нет таких условий. Это всё моя фантазия художника.
В массовых оргиях я участия не принимал – достаточно того, что я не мешал Аллат их устраивать – зато, когда она, подустав от веселья, сама поднималась ко мне, то принадлежала мне одному, и я всегда наслаждался её пьянящим, горячим светом, как в первый раз. Она, хихикая в подушку, рассказывала заплетающимся языком всякие забавные истории. Она казалась осенней розой, источающей самый крепкий и пряный аромат в последние дни, навстречу сумеркам и прохладе. Я, конечно, понял, да и с самого начала догадывался, что её легкомыслие было показным. На самом деле она чувствовала одиночество оттого, что не знала, к чему применить свою странную силу, хаотическую, не признававшую оков, планов, целей. Думаю, она любила меня потому, что я лучше других понимал её.
5
Иногда, пока её не было, я брался за свой «ящик с секретом», как она говорила. Вообще-то никакого секрета не было, просто Аллат я до всего этого хозяйства так и не допустил. Чтобы открыть краски, требовалось знание специальных формул, которые переключали сознание между уровнями реальности; взявшись за картину, надо было соблюдать дисциплину – как раз то, чего Аллат совершенно не умела – и внимательно следить за всеми оттенками сразу, иначе они могли разлететься по атмосфере, выпасть где не надо в виде радиоактивных осадков или устроить пожар.
Если получалось как следует сосредоточиться, и освещение ложилось удачно, то в результате определённой духовной работы краски сгущались в кристаллы, многослойные, живые и наполненные светом пойманных лучей – зрелище, которое Аллат находила завораживающим. Она была убеждена, что если бы я выставлял свои картины, публика бы просиживала бы в моих галереях веками. Надо признать, в этом я с ней соглашался и как раз поэтому старался убрать свои произведения сразу после их создания, хоть и знал, что Аллат считала мою привычку прятать картины немного странной.
Большинство художников на Бетельгейзе – по совместительству галеристы. В картинных галереях всегда толпится народ, хотя смотреть на картину – трудная работа. У нас даже есть специальные практики концентрации, рассчитанные на то, чтобы удалиться с картиной в медиторий и там её созерцать – меньше, чем на неделю, картину никто не берёт, поэтому на посещение выставки, а тем более музея, записываются заранее, иногда за несколько лет. Впрочем, абоне