окликающей свою душу
в изножьи
зелёной кровати,
где спят и уже не проснутся
те, кто стали травою.
«Прости меня…»
Прости меня,
господи,
но
я не умею молиться.
Сколько ни гляжу
в бездонные воды небес,
а не могу представить тебя
скорой помощью,
МЧС,
джинном в бутылке,
колесом фортуны в поле чудес
посреди страны дураков,
клоуном или певцом
в концерте по заявкам твоих творений.
Я сам
исполнитель своих желаний,
хозяин своих стремлений,
жертва своих грехов,
промашек,
ошибок,
благоглупостей, мостящих дорогу в ад,
и победитель в своих сраженьях,
ибо
ты дал мне свободу
выбирать мой собственный путь
и отвечать за него.
А ты,
сотворивший весь этот мир
и позволивший мне появиться в нём,
ты – наблюдатель,
глядящий снаружи
на дело воли и рук твоих
и ждущий
что я —
внутренний наблюдатель —
откликнусь,
прежде чем сброшу
одежды земного тела,
чтобы предстать пред тобой.
Давай же
просто побудем вместе,
поговорим,
помолчим,
расскажем
ты мне,
как тебе там живётся
в пространствах моей души,
а я тебе,
что происходит снаружи.
Ты соглашаешься,
наши дыханья
одним дыханьем колышут
шёпот листвы и свет оплывающей свечки,
и это и есть молитва.
«Лениво лениться…»
…но был солдат бумажный…
Б. Окуджава
Лениво лениться
под шорох дождей,
перемывающих кости
годам и погодам,
и смотреть, как по водам потопа
отпущенный тобой хлеб
жадно клюют
буревестники,
взлетая с борта ковчега,
сея следы насыщения
под видом
разумного, доброго, вечного
и посылая подальше Ноя.
Титаник ковчега,
не утонув, доплывёт
до вершин,
зияющих в будущем,
где Ноя поставят к стенке,
ковчег подлатают,
скрестят с паровой машиной,
пароход загудит философски,
отдаст концы
и понесёт не отдавших концы пингвинов
в непроглядность туманов,
а родину,
пустившую тебя, как царицу с сыном
по морю в сельдью пропахшей бочке,
будут клевать,
убивая друг друга,
разжиревшие буревестники,
бесы на крыльях кожáнок,
драконы,
против которых ты выйдешь
не Ланселотом с мечом и в доспехах,
а Дон Кихотом
с пёрышком