– Сегодня это Шелатуркин – кандидат в Думу с грыжей, делегация из Айовы, бельгийский культурный атташе, который уезжает, серый кожаный портфель, наверно, такой, как у тебя. – Каштанов кивнул на портфель хозяина кабинета.
Тот обеспокоенно перебил:
– Антон, а ты здоров?
– И еще птицефабрика! – добавил Антон Михайлович.
Павел Анатольевич хмыкнул не без издевки:
– Ты начал оперировать кур?
– Зато вчера, – азартно продолжал Каштанов, – была тусовка, на которой открывали казино в компании с пятьюдесятью полуголыми девицами. Почему-то я разрезал красную ленточку. От всего этого я уже загибаюсь!
Банкир через переговорник распорядился принести кофе.
– Понимаешь, Павлик, я все реже и реже оперирую. – Теперь голос доктора звучал горько. – Больше подписываю бумаги да убиваю время на банкетах. Чувствую, перестаю быть хирургом, превращаюсь в администратора от медицины. Причем плохого.
– Ты всегда был о себе неважного мнения, – нежно улыбнулся старый друг. – Но другие его не разделяли.
– Я рожден для того, чтобы оперировать. Я только это и умею!
– Помню, как ты мне делал вскрытие, – благодарно сказал Павел.
– В общем, я ухожу со всех должностей: с поста директора клиники, президента благотворительного фонда…
Банкир даже присвистнул:
– Ну, ты даешь, Антон! Все делают карьеру, а ты наоборот…
– Я оставлю за собой должность заведующего отделением экспериментальной хирургии.
– Несовременный ты все-таки какой-то, – покачал головой Судаковский. – Впрочем, ты всегда был не от мира сего.
Секретарша внесла на серебряном подносе кофе в серебряном кофейнике. Чашки старинного фарфора, серебряные чайные ложки, заграничные печенья, цукаты, дорогие импортные конфеты – гостеприимство было поставлено на широкую ногу. В общем, как писала в свое время, правда, по другому поводу, «Комсомольская правда»: «Если делать, то по-большому».
– И куда ты повезешь свою внутреннюю эмиграцию? Хочешь, я отправлю тебя в Портофино, в Италию? Обалденное место! – сказал Павел Анатольевич, разливая кофе.
– Жена меня уже вывозила на Мальту и на Маврикий, а я хочу в свой народ!
– Ты кто, Лев Толстой?
– Толстой – это перебор. Я максимум Горький. Я ведь вижу реальную жизнь только в страдающих глазах моих пациентов.
Олигарх задал привычный для него вопрос:
– Деньги тебе нужны?
– Мне тебя жаль, Павлик! Ты всех подозреваешь в том, что они желают вытащить из тебя кругленькую сумму.
– Так оно и есть, желают! – улыбнулся Павел Анатольевич.
– А у меня денег навалом, – гордо похвастал Каштанов перед президентом могучего банка, имея в кармане две тысячи рублей. – Меня жена снабдила. А пришел я к тебе, чтоб ты не волновался, потому что я на некоторое время исчезну!
Павел Анатольевич мгновенно сообразил:
– Ты намылился к Сашке? В заповедник?
–