Надпись внизу: «Ателье А.А. Агеева. 1910 годъ».
Вероятно, тогда Евлампия еще не знала своего суженого. Жена школьного учителя вряд ли могла себе позволить носить такие шляпы…
«Надо будет показать этот портрет Инге Альбертовне, – подумала Багрянцева. – А вдруг в музее что-нибудь похожее отыщется!»
Вчера она весь вечер изучала фотокарточки. Неудивительно поэтому увидеть такой сон. Но только как там оказался Саша?.. Да еще в роли ее мужа!
Лучше, пожалуй, сохранить это в секрете от всех.
К Рогожину Багрянцевы явились в полдень. Старик – лет восьмидесяти пяти на вид – был страшно рад. Судя по всему, никто его не навещал. Шаркая ногами, дед перетащил из кухни чайник, сервиз, баночку с вареньем – все несмотря на протесты родителей и их предложение помочь. Нет, они гости, и он все будет делать сам!
Наконец хозяин кончил хлопоты и все сели за стол.
– Как же я рад, как я рад! Думал, уж теперь до смерти один буду! А тут вдруг родня!
Багрянцевы смутились.
– Ну, мы пока не выяснили, родственники мы или нет, – сказал папа.
– Да как нет? Родственники! – отвечал старик.
Видно, ему так хотелось этого, что вариант с однофамильцами он просто не рассматривал.
– Мы, собственно, ищем сведения о конкретных людях, – продолжила мама. – Во-первых, это учитель мужской гимназии. Имени его не знаем, есть только инициалы – Ф.П. И фамилия, конечно.
– Это, значит, мой отец, – сказал старик.
Люба и родители выпучили глаза на него. Все так просто? Перед ними сын Евлампии?
– А как звали вашего отца? – с надеждой спросил папа.
– Денис Павлинович! А я Степан Денисович! – гордо сказал старик.
На лицах Багрянцевых вмиг изобразилось разочарование.
– Денис? Но нам-то нужен Федор… или Феофан… или Федот.
Старик задумался.
– Вы ж говорили, что учитель. Вот мой папа и был учитель. Только не мужской гимназии, а женской. Географии учил.
– Это не он, – грустно сказала Люба.
– Да, – согласились родители.
– Ну почему ж не он? – Дед не желал прощаться с мыслью, что гости – его родные. – Почему сразу не он… Может, и он! Может, это вы там что-то путаете.
Стали выяснять другие частности. Мать старика звали отнюдь не Евлампией. Впрочем, он сумел парировать этот довод тем, что она была второй женой отца. Как звали первую, старик не помнил. Может быть, и так. Но она умерла в девятнадцатом.
Когда чай выпили, старик налил еще. Он стал рассказывать о своей жизни, о жене, о детях, что уехали в Москву и редко пишут; о войне, как бил немцев под Курском; показывал часы – мол, подарили шестьдесят лет назад, а они идут, идут. Видно, общаться деду было совсем не с кем. «Кот был, Васька, да помер в том году. Я кильку покупал ему. Балтийская – дрянная. Атлантическая