– А он был прав. Люди могут сколько угодно кричать, что мир слеп или ослеплен, что конец истории приближается или что он нас уже поглотил. Но апокалиптический дискурс служит единственно для того, чтобы сделать нас внимательнее. Соображаешь? Мы – и говоря «мы», я имею в виду конкретно нас с тобой, – можем все изменить, можем найти что-то такое, что все изменит, что-то действительно важное. Нужно только пробовать. Пробовать и пробовать, пока не умрешь. Или пока не найдешь.
Я точно знаю, что он, если не поступится принципами, умрет быстрее, чем найдет, поэтому соглашаюсь на все.
– Отлично. Осталось только найти эту штуку, так?
И вот я нашел «эту штуку». И ничего не работает. Реальность, окружающая меня, кажется дурным сном или чьей-то злой затянувшейся шуткой.
Пытаюсь вспомнить какой-то важный, знаковый момент из прошлого, – Лапша говорил «якорь», что-то вроде обстоятельств смерти близкого человека, – но ничего внятного в голову не приходит. Там пусто. Я как будто не живой.
– Фридман! – голосит высокий черноволосый мужчина, который пообещал, что скоро меня заберут в более уютную камеру с белыми стенами.
– На выход!
Ужасно пересохло в горле. Приводят в кабинет здешнего начальника, которого я уже видел мельком утром. Про таких говорят «широкая кость», то есть его нельзя с чистой совестью назвать толстым, он большой, как какой-нибудь скандинавский бог на пенсии. За столом напротив него – милая тоненькая девушка с каштановыми волосами. У нее большие глаза (скорее серые, чем карие) и родинка на левой стороне шеи. И серьга в ухе – маленькая синяя птичка, вроде колибри.
– Здравствуйте, – говорю.
Я уже видел ее раньше.
– Климов, – командует начальник, – свободен.
– Так точно, Цезарь Геннадьевич! – гавкает в ответ мой провожатый и неслышно исчезает за дверью.
– Садись.
Непонятно, это команда или просьба, но я сажусь. Начальник делает девушке знак помолчать, невесело улыбается и смотрит на меня.
– Имя, фамилия, год рождения.
– Антон Фридман.
Слышу собственный голос будто со стороны или из-за толстого стекла. Как будто и говорит кто-то другой.
– Тысяча девятьсот… шесь… девяносто первого года рождения.
Выходит ужасно глупая ситуация.
– А где же твой близнец-то? – усмехается начальник. – Неужто успели поменяться местами, и он тебе, ну, не знаю, документы через дырку в стене передал? Телепортация, телекинез? Или что, как все было?
– Не давите на моего подопечного, – вступается девушка. – Я требую опрашивать его по существу вопроса.
Тут у меня в голове щелкает какой-то тумблер, который в последние двое суток держался из последних сил, и она, голова то есть, начинает неприятно гудеть.
– Знаете… – пытаюсь зачем-то оглянуться на дверь. Не получается.
– Я прибыл сюда из будущего, понимаете, примерно из шестьдесят восьмого