Распад Чехословакии на Чехию и Словакию произошел, слава те господи, мирно, но за это следует благодарить не только «мудрость народов» (народы становятся мудрыми, лишь утратив главный источник их жизни – веру в воодушевляющие сказки), но также и то счастливое обстоятельство, что националистов ни той ни другой стороны не стали поддерживать какие-то более сильные игроки, – иначе было бы не миновать пресловутого «югославского варианта». Который на самом деле есть вполне общечеловеческий.
Покаяние с обвинительным уклоном
Обновленную «Блокадную книгу» (СПб., 2013) Алеся Адамовича и Даниила Гранина я перечитал с особым пристрастием, ибо лет десять тому мне был заказан блокадный сценарий: о людоедстве, о мародерстве, о преступлениях власти, но – «мы должны рассказать о блокаде иронично».
И я набросал примерно следующее. Если бы знаменитые триста спартанцев совершили свой подвиг в наши дни, то уже назавтра в свободомыслящей печати мы прочли бы, что они не отступили единственно потому, что сзади стояли заградотряды, а Фермопильское ущелье вообще надо было сдать, чтобы сохранить человеческие жизни, а не защищать тоталитарный строй. Когда-то, писал я, людям нравилось, что их соотечественники, их предки оказались храбрее и самоотверженнее, чем они сами, а сегодня многим это не нравится, вот они и стремятся все героическое принизить, прикрываясь стремлением к исторической правде. Пусть лучше люди, пережившие и не пережившие блокаду, будут не героями, а жертвами, и притом не столько фашизма, сколько собственной власти – нашего главного врага.
Может, я и погорячился, но сценарию пришел конец. Однако ведь при старом режиме и меня бесило, когда нам не позволяли читать и писать о сталинских репрессиях под тем предлогом, что не надо-де сыпать соль на раны народа, – хотя об этом просили не раненые, а здоровые. А вот «Блокадная книга» о всяческих мерзостях говорит так: «Тут было разное: и мародерство, и спекуляция, кто-то наживался на голоде, воровали продукты, выменивали на золото, на драгоценности, картины, меха, были и такие, что пьянствовали, кутили (“Однова живем!”), – всякое было в многомиллионном городе. Странно, однако, что в дневниках эти случаи приводят редко и вспоминают о них неохотно, хотя и соглашаются, что, если избегать этих фактов, картина получится неполной».
То есть не хотят вспоминать о мерзостях явно «раненые», а не «здоровые»: люди готовы помнить об ужасах, придающих еще большую цену их мужеству, но не хотят осквернять его пакостями. А потому всегда будут сосуществовать две истории – история фактографическая для узкого круга и общенародная история воодушевляющая, в которой и останется «Блокадная книга». И антинародность советской власти