– Мне бы только заполучить приличную роль, – говорил отец, величественным жестом принцессы Маргарет отметая мамины жалобы на нехватку денег. – И тогда уж мы заживем.
А потом случилось нечто знаменательное. Отца утвердили на роль молодого Кови в пьесе «Плуг и звезды», постановка Театра Аббатства[7], спектакли которого в то время шли на сцене Национального театра на Пёрс-стрит, поскольку пожар уничтожил его собственное здание. На прослушивании были Мак Дирмада[8] и лично Шон О’Кейси; видимо, отец показался хорошо, ибо ему предложили стать дублером Иншина О’Дувана[9], тогдашнего любимца публики. Предложение вызвало в отце двоякие чувства: прекрасно, что талант его оценен, но гадко быть на подхвате у никчемного актеришки. Однако удача вновь ему улыбнулась: лондонский «Олд Вик» предложил О’Дувану роль Лаэрта, и тот смылся, даже не попрощавшись, а у Мака Дирмады не осталось иного выбора, как перевести отца из дублеров в основной состав. О’Кейси вроде как сомневался, но все равно не было никого другого, кто в столь короткий срок освоил бы роль.
– Вот оно! – известил нас отец, радостно потирая руки. – И это лишь начало. На таких классных ролях делают карьеру. Я еще окажусь в лондонских театрах. А то и на Бродвее.
– Тоже мне Лоуренс Оливье выискался, – сказала мама, раскладывая по тарелкам рыбу с картошкой, ибо мясо нам было не по карману.
– Не выступала бы! – Отцовский восторг не сникал. – Поглядим, что ты запоешь, когда станешь женой самого знаменитого ирландского актера.
Главные роли Джека и Норы Клитроу получили Онь О’Сулевань и Катлин Ни Вярань[10], и теперь мы беспрестанно слышали: Оуэн – то, Кэтлин – се, а от отца разило спиртным, когда он возвращался домой и выступал перед публикой, с каждым днем все больше терявшей интерес к его рассказам о закулисной жизни.
– А что, пьянка неотъемлема от подготовки роли? – однажды спросила мама.
– Тебе не понять, Глория, – сказал отец. – После репетиции всегда надо заглянуть в пивную, выпустить излишек сценической энергии. Все актеры так поступают.
– Так поступают пьяницы, – возразила мама. – А у тебя семья.
– Ох, замолчи, женщина.
– Не замолчу. Хочешь, чтобы я вернулась в «Аэр Лингус», что ли?
– Да кто тебя туда возьмет? – засмеялся отец.
– Одинокую женщину возьмут. А я скажу, что ты меня бросил.
Отец всерьез перепугался и пригрозил позвонить приходскому священнику; ты блефуешь, сказала мама, сама блефуешь, ответил папаша, и уже к вечеру в нашей гостиной возник отец Хотон, невероятно угрюмый человек с лицом истукана острова Пасхи, а мы – я, Ханна и Катал – подслушивали под дверью, представляя, как мама с папой сидят рядышком, вконец обескураженные таким