– В нос не забудь! – почти счастливо прокаркал он.
Доктор с отповедью – мол, не лезь не в свое дело – выступать не стал. Он загнал толстое орудие пытки в нос так, что внутри что-то громко хрустнуло, а эскулап злорадно сообщил, что отныне носик Натальи, свернутый немного набок ударом адмирала, выравниванию не подлежит. Что малейшая попытка вмешательства пластического хирурга приведет к немедленному взрыву, и что взрывчатки здесь хватит, чтобы женский череп разлетелся вдребезги.
– И не только женский, – хохотнул он, и тут же замолчал вслед яростному дерганью головой Кобаяси.
Крупиной сквозь полуприкрытые, внешне безучастные ко всему глаза, сверху – в зеркале – была видна лишь макушка полковника, но она не сомневалась, что его физиономия сейчас скривилась от гнева. Та часть ее сознания, что прилежно фиксировала данные, оставила зарубку в памяти:
– Ага – я теперь еще и радиоуправляемая бомба. Обниматься со мной теперь не рекомендуется. Никому.
Она тут же отметила еще один прокол – в прямом и переносном смысле – доктора.
– Ну вот, – сказал он, обращаясь непонятно к кому, – последний. Теперь на ближайшие два года это будет самая дорогая женщина в мире.
Голова полковника опять дернулась; и еще один пласт информации занял свое место в сознании Натальи: «Значит, вот сколько времени вы мне отвели, „дорогие товарищи“! Это еще вы сколько-то дней, недель, или месяцев в резерв отложили…».
Последний укол был особенно долгим. Доктор давил и давил на поршень шприца, выдавливая последние капли светло-желтой жидкости, в которой плавал очередной приборчик, уже занявший свое место. Мышка успела понять, что какую-то сумму на анестезию отдел полковника Кобаяси все-таки выделил. Она провалилась в темноту – во второй раз за день. Прискорбно…
Глава 2. Третье ноября 2001 года. Пригород Тель-Авива
Ирина Руфимчик. Пойди туда, не знаю куда…
Прежде чем открыть глаза, Наталья прогнала по телу невидимую постороннему взгляду волну. Она отмечала, что ничто в организме не повреждено; разве что нос действительно свернут набок и немного саднит. Еще на коже, которая своей упругостью и свежестью больше подошла бы двадцатилетней девушке, яркими пятнами на отразившемся в мозгу атласе собственного тела краснели следы недавних уколов. Они, в отличие от носа, практически не болели, но вызывали гораздо большую тревогу. Потому что от них внутрь организма – практически к каждой важной его части – вели красные же дорожки проколов, заканчивающиеся чужеродными предметами.
– Ну вот, – усмехнулась Мышка, медленно открывая глаза, – заодно и курс анатомии повторила.
Потолок сверху был не зеркальным. Это был обычный потолок обычного гостиничного