– Ладно, поглядим, – неопределенно выразилась Анастасия Семеновна и встала из-за стола. – Пора ужин готовить… А вы, Андрей Васильевич, не обессудьте нас за женский-то базар.
Прихрамывая, она пошла в избу. А я и Светлана молчали на скамейке, с показным вниманием прислушиваясь к доносившимся из лесу детским голосам.
– Хорошая встреча, – сказал я. – Организовать такое здесь, в лесной глуши, не так просто. Молодец.
– Кто? – спросила Светлана, сжав свой маленький гордый рот.
– Ну, эта… пионервожатая Ксюша. Она же еще и фельдшер, и музыкант…
– Ox, ox! На все руки от скуки, – легонько передразнила меня девушка. – Да этих шестерых мальчишек-музыкантов она в пионерлагере только на сегодня выпросила. Напрокат, так сказать. Это вовсе не челюкинские, а городские ребята.
– Ну и что? Главное, интересно проведено мероприятие: музыка, стихи…
– А к дедушке не она, а я их впервые прошлым летом привела… Живет в лесу, при речке и солнце, но бледная, как бумажка… А еще говорит: я от мужчин сюда, как в монастырь, сбежала! Сама же часами перед зеркалом торчит. Зимой в город ездила за свежими помидорами и огурцами. Не для еды. Маски делает… Брови выщипала…
Я засмеялся. Светлана насторожилась, в медоцветных ее глазах сверкнули злые искры.
– Я правду говорю.
– Верю, вижу…
Я не знал, какими словами сказать девушке о ее природной красоте, о тонком золотистом загаре ее слегка заветренного, не ведающего косметики, нежно-мужественного лица, высокой шеи – всего молодого ее тела той поры наивысшей его женской прелести, с которой не может равняться никакая другая красота на земле. И если Светлана нуждалась в одобрении, в похвале, то лишь потому, что не знала себе цены, отчего красота ее становилась еще милее, драгоценнее.
– Вы разные с Ксенией Ивановной… Она, понимаешь, не только встречи, но красоту свою… как бы организовывает. Понимаешь, бывает, березка ярко нарисованная. А есть настоящая, не раскрашенная, взаправдашняя. Вот как эта. – Я кивнул на белый ствол дерева, стоящий у стожка сена, близ избы, и, боясь встретиться со взглядом Светланы, заговорил: – И вот ты… в тебе, понимаешь, именно такая живая… теплая красота… Я давно хотел сказать… Но зачем? Ты такая… редкая. Я не видел таких…
Эти слова, сказанные буднично, не спеша, без всякой там любовной дрожи, вдруг взволновали меня, как-то обнажив перед Светланой, сделав уязвимым. Я полез за сигаретой, густо задымил, прикрываясь рыхлыми облачками дыма. Мельком взглянув на гордый профиль девушки, я заметил, так показалось, как от подбородка ко лбу, по всему ее замершему лицу будто прокатилась розовая волна света: то ли это были блики, отраженные от моих наручных часов, то ли отсвет какой-то внутренней ее улыбки. Она не шевелилась, а я курил и с надеждой поглядывал на поворот