Подумал и забыл.
А 25 июля 80-го я ушел из дома в начале восьмого – договорился накануне с приятелями попариться в Сандунах а это лучше делать с утра, пока в парилке «легкий» пар. Тем более накануне условился я о встрече с одним молодым композитором в двенадцать дня в ЦДЛ.
Я немного опаздывал, и композитор позвонил мне домой, чтобы узнать, не отменилась ли наша встреча. Жена ответила, что я уже ушел, и попросила передать, что мне кто-то позвонил и сообщил, что сегодня под утро умер Высоцкий.
Я не поверил и тут же перезвонил Маше. Это оказалось правдой. Приехал домой. Я не знал, что мне делать. Маша сказала, что нужно поехать к Володе. А я не мог сдвинуться с места. Не мог поехать к нему в этот день…
Официальная Москва хранила молчание о случившемся, и я вечером по радиоприемнику поймал «Голос Америки». Едва смолкли позывные радиостанции, как я услышал голос Володи:
Мой друг уехал в Магадан.
Снимите шляпу, снимите шляпу… —
и после того как песня закончилась, диктор сказал, что сегодня в Москве, на сорок третьем году жизни, скоропостижно…
«Боже мой, – подумалось в ту минуту, – ведь такое не приснится и в дурном сне. Веселое, шуточное, дружеское послание, песня, столько раз пропетая мне Володей, сегодня извещает о его кончине и передается в такой день по „Голосу“ из-за океана».
Назавтра я приехал на Малую Грузинскую. В квартире уже было полно близких и родственников. Подошел к Марине, обнял и склонил голову к ней на плечо.
– Сколько вы с ним… – сквозь слезы проговорила она.
Володя лежал в спальне, где и умер во сне. Я долго не решался войти, взглянуть на него… Наконец вошел. Слёз не было, но меня трясло как в лихорадке.
Я быстро вышел, не хотел запоминать его неживого… ‹…›
Где-то через месяц или полтора после Володиного ухода мне позвонил молодой композитор, я с ним еще не был знаком, представился – Владимир Матецкий – и сказал, что у него есть одна мелодия и что он хотел бы мне ее показать. Мы встретились. Я послушал. Мелодия была изумительна. Сразу, что называется, хватала. Когда я спросил, какая тема ему видится, Матецкий сказал, что не знает, мол, всё на мое усмотрение.
Я забрал кассету с его музыкой, пришел домой, стал слушать… И то ли потому, что все случившееся с Володей было очень живо, то ли по какой другой, неведомой мне причине, но, прокрутив несколько раз пленку, вдруг взял чистый лист и почти не отрывая ручки от бумаги написал:
Больше не встречу, такого друга не встречу,
Такого друга, как ты, дарит жизнь только раз…
И не излечит, ничто печаль не излечит,
Мою печаль по тебе память сгладить не даст.
Это был припев (самое главное в песне). Запевы тоже написал быстро. А дальше… С исполнителями всегда было трудно. Мы с Матецким не знали, кому отдать эту песню, которая,