Джо проезжает мимо памятника на Банкер-Хилл и сбрасывает скорость, чтобы рассмотреть самодельный мемориал там, где на прошлой неделе застрелили девятнадцатилетнего парнишку: деревянный крест, красные, белые и синие воздушные шары, бейсбольная перчатка, плюшевый мишка, школьная фотография. Джо вздыхает. Жалко-то как.
Чарлстаун – относительно спокойный район. Обычно тут не так много насильственных преступлений, а убийств и вовсе почти нет. Но опять это слово. Обычно. Нет никакого обычно.
Коктейль чарлстаунских преступлений состоит в основном из наркотиков, краж, домашнего насилия и драк в барах. В последние годы Джо часто видел и грабежи. Когда он рос, такого тут не водилось. Не то что люди тогда не опускались до воровства. Почти все ребята, с которыми Джо был знаком, были в родстве с кем-то, кто совершил настоящее преступление, и кража со взломом была едва ли не самым популярным. Но существовал какой-то этический кодекс в том, что касалось воровства, если такое вообще бывает. Ограбить банк или офисное здание – это пожалуйста, потому что такое считалось преступлением «без жертв». Но ограбить человека или чей-то дом никогда не было в порядке вещей.
Джо помнит, как Билли Райан, самый отчаянный головорез из всех, кого ему случалось знать, устроил разнос Марку Салливану за то, что тот украл пятьдесят долларов из квартиры на Белмонт-стрит. «Это дом Кевина Галахера. Ты обокрал маму Кевина? Засранец ты поганый, ты что вообще?» Если Джо не обманывает память, Билли так застыдил Марка, что тот снова вломился в дом Кевина, чтобы вернуть деньги. На следующий день Билли ограбил банк.
Джо проезжает мимо парка Догерти. На кортах пусто, но у бассейна не протолкнуться. Сегодня тридцать шесть. Марево, зной, влажность. В больницу навезут по «Скорой» народу с инфарктами и сердечными приступами. Кондиционер включен на полную, но Джо все равно весь мокрый. Футболка и белье, мокрые насквозь, так и липнут к коже. Безжалостное солнце бьет по нему через боковые окна и лобовое стекло, и в кевларовом жилете и синей форме Джо себя чувствует тепличным помидором, помирающим на ветке. Могло быть и хуже. Мог бы провести день на ногах, на черном асфальте, регулировать движение.
Он сворачивает на Мейн-стрит и притормаживает возле «Городского центра йоги». Окон нет, не заглянешь, так что Кейти он не видит. Что там происходит, он понятия не имеет, но спроси его кто, ответил бы, что там женщины в облегающих черных штанишках скручиваются в кренделя. Кейти уже больше года наседает на него, чтобы пошел к ней на занятия, но он все время отговаривается какой-нибудь шуткой. «Я бы пришел, но вчера потянул третью чакру, и доктор говорит: никакой йоги в ближайший месяц.
Болею я».
Он разворачивает бутерброд с тунцом и проглатывает, едва замечая вкус. Едва кладет в рот последний кусок, когда приходит вызов. На Банкер-стрит, 344, – ограбление. Квартира тридцать один. Джо тыльной стороной ладони вытирает с губ майонез,