Октавиус. Эрнест Марцелл

теплые дружеские отношения. У Галлахера был целый штат поваров на кухне, и она была старшей среди них. Эта шестидесятилетняя женщина с вечно красным от пьянства лицом обладала высоким ростом и невероятно мощным телосложением, из-за которого ее можно было издали принять за здоровенного мужика. У нее был сиплый низкий голос, скверный характер, еще более скверные манеры поведения и совсем уж скверная репутация. При работе на кухне она отвратительно ругалась со своими подопечными и частенько пускала в ход тяжелые кулаки. А одного недотепу, как-то раз особенно разозлившего ее, она ударила по голове сковородкой с такой силой, что только искусство вовремя прибывшего доктора спасло последнего от смерти.

      Она была родом откуда-то с юга Франции, а старое зарубцевавшееся клеймо на ее правой руке красноречиво говорило о ее прошлом. Про нее рассказывали, что она лет десять провела в Бастилии, и ее прекрасное знание французского в некоторой степени подтверждало эти слухи. Признавая авторитет Галлахера как хозяина, Дженни меж тем то отвечала на его грубые нападки отборной руганью – а то, наоборот, чуть ли не лезла миловаться с ним. По всей видимости, люди одного круга довольно быстро находят между собой общий язык, и Галлахер, хоть не испытывал к ней особо дружеских чувств, частенько спускался, дабы пропустить с ней пару стаканчиков. Именно он и поведал мне, что не имея за душой ничего, кроме своего прошлого, эта особа неимоверно привязалась к Мулан. Я и сам много раз тихонько наблюдал как китаянка вечерами спускалась к Дженни на кухню, где они до поздней ночи разговаривали, сидя у пылающей печи за чашкой чая (как любая танцовщица, Мулан строго следила за диетой). Китаянка, всегда молчаливая на людях, здесь трещала без умолку, с детской доверчивостью рассказывая поварихе свои горести и радости, делясь секретами, наивно мечтая. Для нее это был единственный человек, на которого она могла всецело положиться. Дженни вдохновенно слушала ее, глядя на девчонку с какой-то прямо-таки материнской лаской и любовью. В те минуты на каменном лице этого человека, для которого уже не осталось ничего святого, а в нем самом – женственного, проступал некий свет – словно на эти моменты ее черствая душа становилась любящей…

      Меня Дженни откровенно недолюбливала, всегда смотрела в мою сторону очень недоброжелательным взглядом и общалась со мной только в самом крайнем случае. Заговорить с ней для меня было крайне непросто- всё зависло не только от окружающей обстановки, но и ещё от её собственного расположения духа. И почти в самом конце третьей недели мне удалось таки подловить этот благоприятный момент.

      Поняв, что ситуация благоволила мне, я решил действовать незамедлительно. Взяв бутылку хереса (насколько я смог изучить ее вкусы, она обожала это вино) я явился к ней на прямо на кухню, якобы забредя от нечего делать. Самая горячка тогда уже спала, и людей там было немного. Дженни стояла у плиты, помешивая половником в котле – пар обволакивал ее суровое морщинистое лицо, твердо сжатые