– Мы к Пушкину, – официальным тоном объявил Штернер. – К Александру Сергеевичу.
Но дворник и на этот раз не спешил отпирать засов. За домом продолжался надрывный собачий лай.
– Цыть, Цезарь! – крикнул он жёстко. Собачий лай оборвался, превратившись в нетерпеливое поскуливание.
– Нет его здесь! – наконец ответил старик.
– А скоро ли будет? – поинтересовался Штернер.
– Кто ж его знает, барин? Четвёртый год, поди, как здесь не живёт.
– Как не живёт?! – изумлённо воскликнул Атаназиус.
– Уехали они с женой из Москвы. С тех пор ни разу не приезжали…
– А куда уехали?… – в растерянности спросил Штернер.
– Об этом мне не докладывали… Может, фрау Анхель в курсе…
– Кто это фрау Анхель?
– Анна Гансовна, наша экономка.
– А можно её увидеть?
– Чего ж нельзя?… Входите! – разрешил на это раз дворник, отпирая калитку. – Вы кто, прошу прощенья, будете?
– Скажите, что книгоиздатель Атаназиус Штернер из Германии… Со своей невестой.
Татьяна тут же вспыхнула, но осознав неопределённость ситуации, смолчала.
Впустив гостей во двор, дворник запер калитку и провёл их к особняку.
– Ждите, передам…
А сам скрылся за тяжёлой дубовой дверью парадного подъезда. Над низким крыльцом висел, будто в воздухе, изящный металлический навес, сплетённый по бокам из витых чугунных прутьев.
Рядом с подъездом сидел у собачьей будки на цепи рыжий лохматый пёс с добродушной мордой – настоящий «дворянин» дворянской усадьбы. Увидев гостей, он гостеприимно завилял пушистым хвостом и уже залаял повеселее.
– Свои, Цезарь! – успокоил его Штернер.
Татьяна достала из дорожной котомки остатки пирога и бросила их псу.
Тот обнюхал угощение, но не поспешил его съесть, а улёгся рядом на снег и только тогда распробовал.
Со всех сторон просторный дом окружал небольшой уютный сад, припорошенный инеем. Деревьев было много, а вдоль ограды белели ягодные кусты. Внутри сада, у резной беседки, в которой наверняка летом хозяева пили самоварный чай и вели светские беседы с гостями, стояла снежная баба – с картофельным носом, глазами-углями, закутанная в деревенский платок, из-под которого торчала прядь волос из пакли.
– Какая смешная! – рассмеялась Татьяна. – Мы в своём дворе, в Вязьме, тоже лепим такую же каждую зиму. А у вас, в Германии, снежных баб лепят?
– Там лепят снеговиков, – ответил Атаназиус, – с огурцом вместо носа. Иногда с усами и бородой, с тростью или зонтом в руке, но обязательно в котелке.
Татьяна обвела взглядом дом и флигель:
– Хорошие хоромы у Александра Сергеевича! Большие, просторные!
– И тёплые, наверное, – согласился с ней Штернер, обивая от холода один носок сапога о другой.
– У поэтов должны быть тёплые дома, – сказала Татьяна.
– И не только у поэтов, – добавил он.
Чего не знали наши герои, так это то, что сии «хоромы» принадлежали не Пушкину,