Он оторвался от мониторов и посмотрел на напарника пустыми глазами, полными боли и темноты, принявшей неизбежное.
– Наш город был блокирован во время очередного «оранжевого» мятежа в течение долгих двух лет. Жизнь в нём была настоящим адом – плавно перетёкшим в локальную гражданскую войну. Всё случилось не за день и не за два. В вялотекущей жизни сонного городка простому человеку, наверняка, было сложно заметить негативные изменения, происходившие понемногу, но постоянно. У нас не осталось ни милиции, ни армии. Были только успевшие кое-как вооружиться группы самообороны из родственников, и все, по большей части, только пытались защищать свои дома и семьи. Каждый был сам за себя. Когда всё это началось, некоторые из нас были лучше подготовлены, но у большинства соседских семей запаса продовольствия имелось всего на несколько дней. У некоторых были пистолеты, и только у очень немногих – древние АК и ружья. Через пару месяцев в городе начали орудовать банды. Они крушили всё, например, если ты жил один в доме – быть убитым и ограбленным становилось лишь вопросом времени, независимого от того, насколько хорошо ты вооружён. Сила была в количестве. Огнестрельное оружие, патроны, вода, зажигалки, антибиотики, бензин, аккумуляторы, еда – это то, за что мы дрались, как бешеные звери. В такой ситуации, какая сейчас творится, за редкими островками тающей призрачной стабильности, всё меняется – большинство людей превращаются в кровожадных монстров. Это было просто отвратительно, а ещё хуже, что многие хорошие, в принципе, люди, чтобы выжить, превращались в чудовищ.
– Могу себе представить… – опустив взгляд и чувствуя на себе вину, которой не было, сказал Толик.
– Да нет, не можешь, – резко перебил его напарник. – Никто не сможет, пока сам не переживёт такое. Ты же из закрытой карантинной военной Зоны, верно? Там не было такого хаоса. Да, урезанные пайки, беженцы, болезни, теснота, но оставшиеся порядок и закон, державшиеся на солдатских штыках. Знаешь, говорят, что человек умирает столько раз, сколько раз он теряет дорогих и близких ему людей. Чехов, кажется, сказал. Так вот я