Чтобы выглядеть последовательным хотя бы только в своих глазах, приходится касаться вещей, касаться которых не хочется и нельзя этого делать без легкого налета понятной брезгливости. Но тем, кто, надевая стерильную повязку и перчатки, стараясь не противоречить традициям диагностики, пробует себя в роли Хрониста из Галикарнасса, надлежит по крайней мере быть образцом терпеливости. Я хочу попробовать показать, что именно стояло за этимологией хорошо известного в стране п.н. эндемика козел и почему московский президент с такой искренней горячностью пытался донести его контекст через всю галерею причастных микрофонов до сознания тотально невосприимчивых чуть озадаченных американцев на сугубо дипломатическом рауте, а так же почему он не сумел этого сделать даже для послушного подданного населения, осведомленного и ко всему готового. Он и не сумел бы этого сделать, так как содержание своего бессознательного пробовал перевести на язык сознания, пользуясь условиями мраморно сияющих сводов чисто дипломатического приема, менее всего к тому пригодных, не имея к тому ни надлежащего психотерапевтического инструмента, ни действительного желания быть понятым.
Но вначале – сам контекст.
В казармах то ли партизанских соединений ополченцев, то ли регулярных частей движения Сопротивления горцев была вначале на стене среди других найдена, а затем по длинной цепи бережно передана фраза
«аллах над нами, козлы под нами». Ее позднее и донес остальному миру непосредственно сам президент пн.
Уже тогда всякий посторонний внимательный взгляд, уловивший за дипломатическими кивками трясущуюся враждебность, предсказал бы, что теперь он не остановится. Даже если на злой тотем надо будет пустить весь целиком этнический состав, способный держать оружие.
Сама терминология лингвистического опыта неведомого горца как бы заведомо предполагала наличие уголовного сознания, уже автоматически ставящего за рамки сочувствия и права на жизнь все части и соединения партизан целиком, – ее-то президент руссиян и пытался донести до американского внимания, неизменно сверхсдержанного и постороннего. Дело же лежало в другом.
На бесчисленных спальных метрах оппозиционеров не могла не быть масса иных продуктов мыслей, никто не хочет знать, что пишут у своих изголовий русские боевики, –