О, как прекрасны ноги твои в сандалиях, дщерь именитая! Округление бедр твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника; живот твой – круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твое – ворох пшеницы, обставленный лилиями; два сосца твои – как два козленка, двойни серны; шея твоя – как столп из слоновой кости…
Что тут скажешь? Совершенно неважно, шептал ли царь Соломон (или кто другой, составлявший «Песнь песней») эти слова во время с ума сводящей прелюдии, бормотал «в миг последних содроганий» (как скажет спустя тысячелетия другой поэт), или они струились из него, когда он уже пребывал в сладостной истоме. Автор с восхищением и неотразимой образностью описывает свою возлюбленную, и достойно удивления, что только простая крестьянская девушка удостоилась от багрянородного поэта столь изысканных восхвалений.
Великий царь царей Соломон, если действительно он написал эти умопомрачительные строки, об интимной стороне вопроса говорил со знанием дела, ибо мужчина, располагающий гаремом из 300 жен и 700 наложниц (или наоборот), не мог не быть некоторым специалистом своего первородного дела. Правда, от всех дам, если верить Священному Писанию, у пастыря иудейских народов случился только один-единственный сын именем Ровоам, но мы сейчас рассуждаем не о производительной силе порфироносного потомка давидова, а о его сексуальной (1000 женщин – шутка ли!) и творческой («Песнь песней»! ) мощи. И то, и другое впечатляет, не правда ли?
И вот что интересно: каким бы ни было религиозное содержание поэмы, эротическое – явно превалирует. И одно это может произвести на неискушенного читателя непредсказуемый эффект. Подобный тому, который испытали на себе юные герои повести Михаила Рощина «Бабушка и внучка». Старорежимная бабуся, снисходительно глядя на чувство, вспыхнувшее между молодыми людьми, взялась – по-видимому, под воздействием старческого маразма – читать им великую повесть о великой любви, не подозревая, каким магическим образом ветхозаветный гимн скажется на влюбленной парочке:
О, как любезны ласки твои, сестра моя, невеста! о, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов!
Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста; мед и молоко под языком твоим, и благоухание одежды твоей подобно благоуханию Ливана!
Сосцы, ворох пшеницы, мед и молоко под языком… Это для бабули вышеприведенные речи стали всего-навсего изящной литературой, тогда как советские юноша и девушка из повести Рощина восприняли соломоновы откровения как руководство к действию и готовы были вцепиться друг в друга чуть ли не на веранде дачи, где и происходили библейские чтения…
Этот стан твой похож на пальму, и груди твои на виноградные кисти.
Подумал я: влез бы я на пальму, ухватился бы за ветви ее; и груди твои были бы вместо кистей