Летел чуть живой вдоль по улице он,
и с гиканьем члены бежали вдогон,
а девки, оконное сдвинув стекло,
орали: «О, небо, помилуй Фалло!».
От смеха старухи попадали ниц,
увидев болтанку бегущих яиц.
Но их, невесомых, как ветром снесло —
куда им тягаться с Синьором Фалло!
Ссылки
1. Wilmot, J., 2-nd earl of Rochester. Signior Dildo [Электронный ресурс] / Режим доступа: https://allpoetry.com/Signior-Dildo
2. Уилмот, Д. Синьор Дильдо [Электронный ресурс] / Пер. А. Лукьянов. – Режим доступа: https://www.stihi.ru/2007/06/29-1647
3. Уилмот, Д. Синьор Дильдо / Пер. Е. Фельдман // Семь веков английской поэзии. Кн. 1 / Сост. Е.В.Витковский. – М.: Водолей Publishers, 2007. – 1032 с. – С. 850—853.
Поэты об интимном. От царя Соломона до Юрия Лукача
1
Вообще-то представляется странным, почему ранее никто из профессиональных филологов, лингвистов, филингвистов и лифилологов не заинтересовался тем, каким образом в сочинениях поэтов преломляется тема взаимоотношений между полами – в их непосредственной, если хотите, постельной связи. Постель, между прочим, великий источник вдохновения, кладезь стихотворного совершенства, и даже – не побоимся этого слова – перводвигатель поэтической мысли. Поэт, добившись от своей любимой необходимого и достаточного, творит красоту во всех ее проявлениях, возлюбляет братьев и сестер своих меньших и никогда никого не бьет по голове, даже если порой и хочется. А не добившись, – размышляет о смысле жизни, о Перводвигателе Вселенной, задумывается над тем, как ему обустроить Россию, а из этого, насколько известно, ничего хорошего обычно не проистекает – ни для смысла, ни для Вселенной, ни уж тем более для России.
Также вызывает недоумение тот факт, что за подобное исследование не взялись литературоведы, ведь откровенные стихи – неисчерпаемый источник сведений, позволяющих оценить личность поэта, его неповторимую сущность, его внутренний (и внешний) мир. Как ни прячется поэт под личиной своего лирического субъекта, именно в такого рода стихах он проявляет свое собственное – ни больше, ни меньше – мужское (или женское, если поэт – женщина) естество, а разве это не позволяет положить соответствующие поэтические строки под микроскоп литературоведческого анализа? В качестве примера, косвенно подтверждающего нашу мысль, приведем одну-единственную строку из монолога Гамлета (У. Шекспир. Гамлет. Акт 1. Сцена 2) в различных переводах и попробуем их сравнить. Вот эта знаменитая сентенция (найдите-ка у Шекспира незнаменитые строки!):
Frailty, thy name is woman!
Максимально упростил здесь себе задачу Михаил Лозинский, изобразив на бумаге буквальную и в силу этого донельзя скучную констатацию факта:
«Бренность, ты
Зовешься: женщина!».
Примеру Михаила Леонидовича последовала Анна Радлова, проявившая простительную для женщины слабость, значительно ослабив (извините за дурную тавтологию) исходный текст нисколько не обидным для женского сословия прочтением:
«Слабость – имя
Твое, о женщина!».
Прочие же