Потом, стараясь не уронить ребенка и сохранить равновесие, она преклонила колени на мокрой земле и прошептала:
– Бона дэа! Она твоя, и я клянусь своей душой, что так будет всегда. Научи меня, чему я должна научить ее, и защити от сил, которые хотят отобрать ее у тебя!
И она положила дитя на подстилку из оливковых листьев и мокрых цветов у ног статуи. Достала из-за пояса кинжал и легким, как перышко, прикосновением начертала на лбу ребенка символ Дианы. Потом склонила голову и мысленно задала следующий вопрос: «Должна ли я забрать дитя у родителей – или мы должны остаться вместе?»
Нет ответа. Анна Магдалена повторила свой вопрос и ничего не услышала. И это означало, что определенного ответа не было. Какой бы путь она ни избрала, результат будет тем же. Поэтому она некоторое время раздумывала, закрыв глаза, и наконец задала более конкретный вопрос:
– Покажи мне сильнейшее волшебное средство, которым я могу защитить ее.
Едва с ее губ сорвался этот вопрос, как Мать ответила:
– Я покажу тебе твой выбор.
И Анне Магдалене тут же пришло видение, быстрое и яркое, ярче которого она не видела в жизни, ярче того, что вызвано травами или наслаждением.
Неожиданно она оказалась уже не в лесу, а в хорошеньком домике с камином и двумя комнатами, с табуретками и большим очагом, в котором весело потрескивали дрова. Рядом с ней сидела прехорошенькая молодая женщина – Сибилла, как она поняла, и у груди Сибиллы – младенец, девочка, а у ног Анны Магдалены – маленький мальчик, сосредоточенно игравший с деревянной лошадкой. Сердце пожилой женщины залило счастьем: это ее правнуки!
И вдруг – взрыв, резкий и громкий, звук разбившегося стекла, какой Анна Магдалена слышала лишь однажды – когда невестой стояла у алтаря, а кто-то кинул камень в окно собора и вокруг рассыпались цветные осколки стекла, отражавшие солнце. Тогда, сжавшись от страха рядом со своим женихом и священником, она сочла это дурным предзнаменованием. К тому времени в деревне ее открыто называли ведьмой, и ей пришлось отправиться в город и найти священника, который не знал ее и мог провести обряд бракосочетания. Вскоре после этого они с мужем перебрались в другую деревню.
Дурное предзнаменование почувствовала она и теперь, еще до того, как открыла глаза и снова оказалась в роще среди олив, охваченных огнем.
Действительно, из деревьев рвались языки пламени, казавшиеся неестественно яркими среди осенних, закатных, малиново-охровых