То с горы, то в гору. Оседлали высоту. Прицелились. Залп. Вторая шеренга вперёд. За ней третья, пока другие заряжают. И бегом до следующей вершины.
Рассыпным строем. В пороховом дыму. Под вражьими пулями.
Неимоверно печёт солнце. Горячий воздух обжигает лёгкие. Дыхание сбивается. Пот заливает глаза.
Поручик Емельян Лисенко утёр лицо. Бесполезно. Будто не шляпа на голове, а перевёрнутое ведро с водой. Насквозь мокрые перчатки давно утратили свою белизну. Почернели от пыли и копоти.
Ноги немеют. Шутка ли, с раннего утра по горам скакать. Не на коне, как майор Котляревский, а пёхом, если солдатским языком выражаться.
Шесть часов без малого продирался батальон сквозь толпы наседающих персов. Четырнадцать вёрст от самой реки Шах-Булах одолели с боем.
Стоило её перейти, тут же нарвались на персидские разъезды. Верный признак того, что неприятель совсем близко. И точно. Часа не прошло, как на отряд налетела конная лава. Тысячи три, если не больше.
Емельян уже думал, что всё, отвоевался. Положат их сейчас персияне. Разве могут пять сотен устоять перед такой силищей? По всем правилам – нет.
Но Карягин скомандовал «в каре!»
Забегали, засуетились егеря с мушкетёрами под барабанную дробь, выстраиваясь в ровную коробку.
– Штуцерники, вперёд! – не унимался полковник.
А куда «вперёд»? На конницу? Под сабли?
Команды стрелков подались в стороны и встали растерянные. Лисенко со своим взводом, входившим в отряд капитана Парфёнова, увлекаемый общим потоком, тоже вывалился из строя. Смотрел то на скачущих персов, то на командира, ошалело озиравшегося в поисках выгодной позиции.
Неизвестно сколько бы так стояли, не появись Котляревский, проскакавший верхом к ближайшим высотам, крича на ходу:
– Слушай меня! Клюкин слева! Парфёнов направо! Вихляев со мной! Быстрее!
Вот когда началась беготня. Никто и подумать не мог, что продлится она несколько часов.
На занятой высоте к Лисенко вернулась былая уверенность. Вспомнил, какие команды следует подавать. Прокричал первую. Горло предательски дало петуха. Поручик закашлялся. Но егеря своё дело знали. Взяв неприятеля на прицел, дали дружный залп.
В штуцерниках только умелые стрелки, в основном унтер-офицеры. Уж эти-то не промажут.
Грянули выстрелы и с других высот. Стрельба велась непрерывно. Конники падали. Нет, сыпались, будто сухие листья с осенних деревьев. И чем они ближе, тем гуще устилали землю своими телами.
Перестроившийся в каре батальон продолжал идти по низине.
– Парфёнов! На ту вершину! – слышится зычный голос Котляревского, и егеря, сбегают вниз, набирая скорость, чтобы скорее взобраться на противоположный склон.
Пока бегут, отстреливается каре. Вот и вершина. Встали, прицелились… Всё повторяется.
Лисенко мало что соображал. За него работали рефлексы. Страх гнал вперёд, за бегущими егерями. Боясь отстать, поручик носился вместе с ними, как угорелый. Куда Парфёнов