Однако для Йена они прозвучали укором. Колин, черт бы его побрал, делал с этими проклятыми словами ровно то же самое. Когда не говорил о коровах. Йен раздраженно поерзал на стуле, словно пытался увернуться от опускающейся на него сети.
– У нее уникальный талант, у мадемуазель ля Рок, – произнес он. Довольно многозначительным тоном, чтобы заставить обоих недавно женатых мужчин задуматься.
Наступила благодатная тишина.
Колин в душе всегда был развратником, и Йену доставляло несказанное удовольствие тыкать в него палочкой, проверяя, умер ли уже в брате этот развратник, убит женитьбой или просто впал в спячку. Опять же, спасение от виселицы любого может заставить искать убежища в институте брака. А может быть, он чересчур привык к Ньюгейту за время своего печального там пребывания и больше не в состоянии полностью свыкнуться со свободой?
Наконец Колин с надеждой спросил, понизив голос:
– Насколько уникальный?
Йен просто улыбнулся, загадочно и цинично.
Моник обладала талантом, но отнюдь не уникальным. Заманивание ее в постель превратилось в игру, включающую в себя неимоверное обаяние, тончайшие намеки и умение перефлиртовать других мужчин. Но не подарки. Никаких подарков. Результат был, конечно, предрешен заранее, но они оба получили удовольствие от этой игры с самого начала и до момента, когда Моник капитулировала. Она была искусной, ловкой, с нежной кожей и просто восхитительной и… начинала проявлять огорчительные признаки излишней привязанности.
Вот почему Йен с облегчением уцепился за повод вернуться в Пеннироял-Грин – он пообещал своему кузену Адаму, викарию, что возглавит бригаду мужчин (разношерстных по характеру, хотя и стойких духом) во время совершенно необходимого ремонта древнего дома священника. А останься он в Лондоне слишком надолго, мамаши непременно бы вспомнили, какой подходящий жених этот Йен Эверси. Но если слишком долго пробыть в Пеннироял-Грин, его матушка может вспомнить, что он вполне подходящий жених, вместо того чтобы посвятить все свое внимание сестре Оливии. Которая, наконец, согласилась принять некое подобие ухаживания со стороны лорда Лэнсдауна и вроде бы даже получает от этого удовольствие.
Вроде бы. С Оливией никогда ни в чем нельзя быть уверенным.
Все Эверси затаили дыхание. А цветы от исполненного надежды – или мазохиста – все продолжали приносить.
Законодатели мод, высказавшиеся против нее в книге пари клуба «Уайтс» начинали беспокоиться. Никто не думал, что Оливия Эверси когда-нибудь выйдет замуж после того, как Лайон Редмонд исчез, унеся с собой, как говорили, ее сердце.
Забавно, но, вернувшись накануне вечером из Лондона, он ни разу не вспомнил про Моник. Что по меньшей мере невежливо, учитывая, что много недель до этого он думал только о ней. Если задержаться в Пеннироял-Грин надолго, Моник, скорее всего, о нем просто забудет. Уж не испытывает ли он при этой мысли облегчение?
Ну, то есть