Брак холостит душу (сборник). Александр Сергеевич Пушкин

моде, к дочерям брали гувернанток-француженок, сыновей посылали учиться за границу, а вот прислуга ходила грязная и оборванная. Пушкин написал этим стихотворением своеобразный живописный портрет молдавских дам, цветущих на диванах в полумраке душных, богато обставленных комнат. Но даже эти пухленькие молчаливые, все как одна похожие на цыганочек, дамы соблазнили неугомонное либидо поэта. Князь В.П. Горчаков писал в воспоминаниях: «Пушкин охотно принимал приглашения на все праздники и вечера, и все его звали. На этих балах он участвовал в неразлучных с ними занятиях – любил карты и танцы. <…>Танцы любил как общественный проводник сердечных восторжений. Да и верно, с каждого вечера Пушкин собирал новые восторги и делался поклонником новых, хотя мнимых, богинь своего сердца. Нередко мне случалось слышать: «Что за прелесть! Жить без неё не могу!» – а назавтра подобную прелесть сменяли другие. Что делать – таков юноша, таков поэт: его душа по призванию ищет любви и, обманутая туманным призраком, стремится к новым впечатлениям, как путник к блудящим огням необозримой пустыни».

      В это время Пушкин волочился за семнадцатилетней дочерью председателя врачебной управы П.И. Шрейбера Марией, за женой полковника Вакара – духовной Викторией Ивановной, за веселой брюнеткой Аникой Сандулаки, за женой крупного военного Головкина – Еленой Федеров-ной, за молдаванкой Россети, чьи ножки ему снились по ночам ещё очень долго, некоей мадам Прункул, за какой-то цыганкой, за какой-то еврейкой…

      Раззевавшись от обедни

      Раззевавшись от обедни,

      К Катакази еду в дом.

      Что за греческие бредни,

      Что за греческий содом!

      Подогнув под жопу ноги,

      За вареньем, средь прохлад,

      Как египетские боги,

      Дамы преют и молчат.

      «Признаюсь пред всей Европой, —

      Хромоногая кричит: —

      Маврогений толстожопый

      Душу, сердце мне томит.

      Муж! вотще карманы грузно

      Ты набил в семье моей.

      И вотще ты пятишь гузно,

      Маврогений мне милей».

      Здравствуй, круглая соседка!

      Ты бранчива, ты скупа,

      Ты неловкая кокетка,

      Ты плешива, ты глупа,

      Говорить с тобой нет мочи —

      Все прощаю! Бог с тобой;

      Ты с утра до тёмной ночи

      Рада в банк играть со мной.

      Вот еврейка с Тадарашкой.

      Пламя пышет в подлеце,

      Лапу держит под рубашкой,

      Рыло на её лице.

      Весь от ужаса хладею:

      Ах, еврейка, бог убьёт!

      Если верить Моисею,

      Скотоложница умрёт!

      Ты наказана сегодня,

      И тебя пронзил амур,

      О, чувствительная сводня,

      О, краса молдавских дур.

      Смотришь: каждая девица

      Пред тобою с молодцом,

      Ты ж одна, моя вдовица,

      С указательным перстом.

      Ты умна, велеречива,

      Кишиневская Жанлис,

      Ты бела, жирна, шутлива,

      Пучеокая Тарсис.

      Не хочу судить я строго,

      Но к тебе не льнет душа —

      Так