В.Я. Брюсов писал: «Пушкин, Тютчев, Фет брались за перевод, конечно, не из желания “послужить меньшой братии”, не из снисхождения к людям недостаточно образованным, которые не изучили или недостаточно изучили немецкий, английский или латинский язык. Поэтов при переводе стихов увлекает чисто художественная задача: воссоздать на своем языке то, что их пленило на чужом, увлекает желание – “чужое вмиг почувствовать своим” <Фет>, – желание завладеть этим чужим сокровищем. Прекрасные стихи – как бы вызов поэтам других народов: показать, что и их язык способен вместить тот же творческий замысел»[43].
«Я также работаю, то есть перевожу лучшие места из лучших иностранных авторов, древних и новых; иное для идей, иное для слога»[44], – признавался Н.М. Карамзин в письме к И.И. Дмитриеву от 1 марта 1798 года.
Л.Н. Толстой в 1851 году записал в Дневнике: «Переводить что-нибудь с иностр<анного> языка на русский для развития памяти и слога»[45].
Блестящие переводы Жуковского, Пушкина, Лермонтова, Тютчева послужили образцовыми примерами для других переводчиков, поскольку они утверждали главный принцип, что выдающийся художественный перевод является неотъемлемой частью национальной литературы.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что нередко именно переводы выдающиеся русские писатели готовы были признать вершинами своего творчества.
В.А. Жуковский писал, что главной заслугой его как писателя перед Россией и перед русским языком является перевод «Одиссеи» Гомера, при этом он настаивал на том, что речь идет о «произведении оригинальном»[46]. В письме П.А. Плетневу он утверждал: «Мне кажется, что моя “Одиссея” есть лучшее мое создание: ее оставлю на память обо мне отечеству»[47]. Можно было бы предположить, что столь высокая оценка перевода объясняется тем, что эта грань литературной деятельности занимала главное место в творчестве Жуковского. Однако спустя десятилетия И.С. Тургенев писал издателю о своем переводе «Легенды о Св. Юлиане Милостивом» Флобера, опубликованном в 1877 году в журнале М.М. Стасюлевича «Вестник Европы»: «Изо всей моей литературной карьеры я ни на что не гляжу с большей гордостью – как на этот перевод. Это был tour de force заставить русский язык схватиться с французским – и не остаться побежденным»[48]. Такая, казалось бы, необъяснимо высокая оценка перевода великим писателем заставляет нас по-новому взглянуть на место перевода в литературном творчестве русских писателей, равно как и на роль художественного перевода в литературном процессе России XIX столетия.
«Осмысление национальной самобытности, воссоздание исторического колорита, новые возможности русского литературного языка и стиха и т. д. – все это было усвоено русской переводческой культурой благодаря Пушкину, –