Абархильд вместе с Радмером вытащили его из его нового дома, которым стало для него имение архиепископа. Они вернули его в этот провинциальный и безотрадный маленький Донмут, при этом мать обещала ему все, что он, по ее мнению, мог хотеть, а брат все твердил о долге перед Богом, королем, родственниками и родиной. Неужели они принимали его за осла, которого одновременно бьют палкой и приманивают охапкой вялой травы?
К тому же он спас Видиа. Разве его можно было в чем-то винить? Данстен, оруженосец, человек жестокий и убийца, просто спрятался за зарослями ежевики, в то время как он, человек Господа, с криками бросился вперед, тыча копьем в сторону громадного зверя, который стоял над распростертым телом егеря и рвал его ребра своими клыками. Он один прогнал его, и тот скрылся, фыркая и визжа.
Момент триумфа. Все обостряющееся редкое ощущение полноты жизни, когда в человеке звенит каждая жилка, каждый нерв.
Будь проклят этот Радмер, испортивший такой миг славы!
– Принеси мне еще ведро воды, Хихред. – Ему следует переодеться. Для его матери практически не было секретов в части выведения пятен, будь то свечной воск, топленый жир или кровь, но ему это знать необязательно.
Он стянул с себя тунику и нижнюю холщовую рубаху и бросил их на траву в одну грязную липкую кучу. Кровь пропитала одежду насквозь, до кожи.
Вода во втором ведре оказалась теплой, и на этот раз было истинным удовольствием окунуть в нее голову и держать там, пока хватило дыхания, а потом выдернуть ее оттуда в фонтане брызг и шумно втянуть воздух полной грудью.
Когда он открыл глаза, перед ним стояла девушка. Изображение было расплывчатым и сияющим, и он подождал, пока вернулась резкость зрения. Кожа ее – как сливки, застенчивый румянец – цвета спеющей земляники, светлые шелковые пряди волос, обрамляющие нежный овал лица. Какой-то миг ему даже казалось, что он грезит и что видение это вызвано недостатком воздуха. Quale rosae fulgent inter sua lilia mixtae…[20] Неужели он произнес это вслух?
– Что? – Она прерывисто дышала, как и он сам. – Что вы такое говорите? Мне нужно узнать, что случилось с Видиа. – С виду – действительно розы и лилии, однако в голосе – чертополох и крапива, увы.
Но, как бы Ингельд не был огорчен резкостью ее тона, отсутствие почтительности помогло ему осознать, что он очень быстро устал от людей Донмута, от их хождения на цыпочках и разговоров шепотом в присутствии их нового повелителя – аббата.
– Кто ты?
Она насмешливо взглянула на него:
– А вы не знаете? Я Сетрит.
Он непонимающе помотал головой.
– Дочь Луды.
Старшая дочка Луды? Он улыбнулся, чтобы скрыть удивление и смущение.
– Ну да, конечно. – Он присмотрелся к ней повнимательнее, пытаясь уловить сходство с седым и прихрамывающим стюардом его брата. Но ничего такого не заметил.
– И я планировала выйти за Видиа. А теперь сами видите.
– И в этом, надо полагать, моя вина. –