В Царстве Креста
Поэма
Перевод с идиш Ханоха Дашевского
Написанная в начале 20-х гг. прошлого века в Варшаве на идиш экспрессионистская поэма классика еврейской поэзии на иврите Ури Цви Гринберга выражает протест против лицемерного поведения католической церкви, насаждающей антисемитизм в польском обществе, и содержит предсказание Холокоста, вызвавшее в тот период недоверие и критику в широких еврейских кругах. Поэма впервые переведена на русский язык в преддверии отмечаемого в этом году 120-летия Ури Цви Гринберга.
Дремучие чёрные чащи, равнины, равнины —
долины страданья и страха в глубинах Европы!
Здесь в дебрях лесных, в полумраке зверином,
в одеждах кровавых висят мертвецы на деревьях.
(Серебряный отблеск лежит на их лицах,
и масляный свет льют на них золотистые луны.)
Крик ужаса здесь —
голос камня, упавшего в воду,
молитва здесь —
слёзы, потоком текущие в бездну.
Я – птица, чей крик будит полночь слепую
в долинах страданья, где царствуют башни с крестами.
О, если б нашёл я приют на Востоке,
среди аравийских песков, в бедуинских кочевьях!
Но болен я страхом овцы: полумесяц приставил
свой серп к моему обнажённому горлу…
Я гибну от ужаса на перепутьях Европы,
я вижу подставивших шею, готовых к закланью.
Кровавым плевком я окрашу крестов позолоту.
Евреи! Разбухнув, качаются головы ваши.
Две тысячи лет полыхает молчание в бездне:
отрава, которая ест и побеги, и корни.
Две тысячи лет кровь из вен вытекает,
и нет никого, кто б ответил слюной ядовитой.
Записаны в книгах деяния рук Амалека[2],
и только ответ наш на кровь в эти книги не вписан.
Дремучие чащи, бескрайние чёрные дебри
страшны ещё больше, когда их луна озаряет!
Крик ужаса здесь – голос камня, упавшего в воду,
а кровь из раздувшихся вен – как роса в океане.
Европа великая! Царство Креста!
Когда воскресенье наступит, я праздновать буду:
я лес тебе страшный открою, тебе покажу я, Европа,
гниющие трупы моих мертвецов на деревьях.
Порадуйся, Царство Креста!
Смотри – и увидишь в долинах:
колодцы пусты, и убиты вокруг пастухи,
и головы мёртвых ягнят белеют у них на коленях.
Давно нет воды в тех колодцах – одно лишь проклятье.
Вы нас не пускаете к солнцу, убить нас готовы
ещё до того, как с ресниц наших сны упорхнут золотые,
ещё до того, как молитва заре растворится в пространстве.
И тысячи тысяч в лесной полумрак убегают,
туда, где во взгляде овечьем ноябрь[3] отражается блеском
ножа