Те, которые ехали домой около десяти вечера, могли иметь документы, а те, что за полночь, – чаще были нелегалами.
Около трех утра, когда, повизгивая на резких тормозах, новенькие, подаренные к совершеннолетию машины набухавшихся подростков возвращались в Париоли, Прати и виллы Ольджаты, в автобусы-совы опять набивалась темная масса подпольных, чтобы под утро после бесконечных рабочих часов незаметно вползти в свои многоспальные норы.
Так итальянская экономика возвращалась по домам. Тише воды, ниже травы.
Чьи мы?
Белые рубашки матросов надувались ветром, как паруса. Женщины не знали, за что хвататься – за юбки, за шляпы, за распадающиеся прически? Море бесновалось, пляж пустовал, чайки орали отвратительными голосами. Горы были сизыми, будто бы с утра уже наступил вечер. Где-то вполсилы играла музыка, но сегодня никто не танцевал. Хотелось мчаться к гребням, что вздымались и плевали во все стороны, но Надя вцепилась мне в руку. Как всегда, мы зашли в магазин, где в сумрачном вестибюле с высоким сводчатым потолком и синей мозаикой шарик от пинг-понга вертелся и высоко подскакивал на струе фонтана. Это было одно из чудес, на которые можно было смотреть часами, но сегодня мне было не до него: как и все, я ждала шторма.
Солнце так и не появилось. От холода мои ногти посинели, а руки покрылись гусиной кожей. Надя дала мне свою кофту, и я завернулась в нее, как в тулуп.
Бредя с потяжелевшими сумками к нашему общежитию, в конце аллеи на поляне у бананового дерева мы заметили пестро и очень красиво одетых людей. Женщины были в юбках до земли, мужчины в ярких жилетах поверх расшитых рубах. Но что самое удивительное, среди них был настоящий медвежонок!
Я потянула Надю за руку со всей силы, и на этот раз она послушно пошла за мной.
Вокруг людей лежали тюки и торбы, решета и сита разной величины. Девочка чуть постарше меня, в синем длинном платье и штанах, увидев нас, стала делать шпагат, а потом колесо и сальто. Выворачиваясь наизнанку, платье закрывало ее лицо и раздувалось ветром, из шаровар видны были только худые смуглые щиколотки и ступни. Всякий раз, заканчивая одну фигуру, она поднималась и смотрела на меня в упор с каким-то вызовом.
Женщина в малахитовой юбке и оранжевой блузке, с черно-смоляными волосами, улыбаясь, обнажила ярко-белые и золотые зубы, подошла к дереву и отвязала медвежонка. Он встал на две лапы и проковылял взад-вперед. Женщина потрепала его за толстую короткую шею и оскалилась на Надю золотом:
– Положи зэркальц на рука, не бойся.
Надя достала из маленькой