Вначале барка шла быстро. Кап Бон, который лапой своего мыса указывал на теленка-Италию, вожделенную землю богатых и счастливых людей, казался ему в темноте ночи загадочным. Веселый Карим хвастался только что сделанной суперновым мобильником фотографией: в прорытых еще древними римлянами скалах тепло-коричневого песчаника темнели бесконечные галереи.
Говорили, что в ясные дни из деревушки Эль Хаурия, которую сейчас закат красил в лимонный и оттенки красного, можно было различить Сицилию и ближние башни Европы. Несмотря на ворох обязательных образов, эта Европа всегда представлялась ему ржаво-коричневым, вросшим в скалы городом-крепостью, вроде Айт-Бен-Хадду. А Латиф утверждал, что Сицилия когда-то давным-давно была частью Африки, а потом оторвалась от нее, как ребенок от матери.
Море в тот вечер ходило ходуном, но все же начальство решилось дать старт, в надежде, что проверок будет меньше. Кораблик мгновенно заполнился, их было здесь явно больше, чем он мог вместить и чем обещали организаторы этой экспедиции бедняков. Амастана сразу же зажали с обеих сторон, ноги уперлись в спины впереди сидящих, сзади тоже давили чьи-то колени.
Вот уже два месяца, как, продвигаясь по направлению к цели, он не мог глубоко вдохнуть: легкие заполнялись воздухом только на какую-то малую часть. Влага Атлантического океана и сады его высоко забравшегося в горы городка отступали все дальше.
Как давно он уехал оттуда! Тогда только начали говорить о предстоящем празднике вишни, и деревья, будто джигиты, стояли в белых рубахах. Заключенная в стены Quad Aggay бесилась, как и каждую весну. Крушила и молотила в щепки все, что встречала на дороге, а потом снова пыталась вскарабкаться в город, который терпеливо смотрел на нее с десятиметровых стен и мостов. И Амастан ждал вместе со всеми, хотя на этот раз ему не хотелось, чтобы река возвращалась в русло. Ведь и ее успокоение, как любое другое календарное событие, приближало его к рубежу отъезда.
Когда покидаешь город, то спускаешься вниз. Или же, наоборот, поднимаешься еще выше, – в зависимости от того, куда лежит твой путь. Оглянувшись же, видишь только деревья, повисшие в воздухе. Висячие сады в небе, корону кедровых лесов неразличимого среди гор града. Вознесшийся на восемьсот метров, пахнущий листьями апельсинов и лимонов, духмяными травами его Сефру – это место, где кладезь, зрительно отступал вдаль и с каждой минутой разрастался в сознании.
Рулевой шлюпки испугался первым. Бледный, он вышел на палубу и с трудом протиснулся меж пассажирами поближе к воздуху. Так стало очевидно, что курс потерян или что никто из них не знает, каким он должен быть.
Под утро Азиз, который, видимо, повредился в уме и убеждал, что нужно перестать есть и пить, коль они не представляют себе, как долго им еще придется странствовать, стал лупить рулевого и пытался выхватить у