Грифелем карандаша. …и тысячей стёртых набросков. Марина Богуславская

отказывалась есть, и сидела в комнате целыми днями – на тонкой рисовой бумаге рисовались звёзды вперемешку со страданиями, сквозь тонкую бамбуковую перегородку он слышал её плач, сквозь всё время пронёс горячие чувства, которых приходилось отдавать за двоих, как тогда казалось. Он знал – футон неудобно натирает её хрупкое тело, чётко очерченные кости, но поделать ничего не мог – она кричала не своим голосом, стоило зайти в комнату, или отрешённо смотрела в стену, не произнося ни слова и не смотря на него. С дочерью сидели женщины его семьи, и он был почти благодарен, но каждый раз натыкался на холодный взгляд её брата и его одобрительное «Просто присмотри за моей сестрёнкой так, чтобы она не страдала». Такая сильная и одновременно удивительно слабая, она стала началом и концом его жизни – жаль, влюблённая в глупого Адриана, лишь растрачивала время и зря рвала клочьями душу.

      Когда он отпрянул, убежал от неё – она испугалась и зареклась подходить ближе, словно связь между ними вконец оборвалась, и мира вокруг никогда не существовало – не ему ей когда-то пришлось отдать значительную часть своих сил, не с ним бок о бок сражаться, не на его поддержку полагаться. Анна угасала в этих чувствах, и лишь спустя годы смогла найти облегчения – в улыбке мужа, в стараниях дочери, в одобрении клана

      Дочь росла активной, талантливой и полной сил – ей пророчили великое будущее, в ней Анна находила свою отдушину и отражение прошлого. Луис смеялся – она его как-то по-своему любила, бывало, ещё и била, но смотрела с печальной нежностью и каждый раз извинялась. Их семейная жизнь со временем налаживалась, текла ручьём и за невзгодами и приходящими изредка бедами – дочь пропала где-то в лесу, и ужас в её глазах был неподдельный – находилось и солнечное счастье, от которого со временем они отвыкли.

      Мир, переполненный красками, жил и дышал – надломлено, надтреснуто, словно старое полотно с неправильными мазками, закрытое в душной и пыльной каморке.

      «Здравствуй, Адриан…»

      Почти забыто тихим голосом где-то у входа, куда он нерешительно поднял взгляд и обмер – повзрослевшая женщина, прекрасная женщина, стоящая у входа в его дом, смотрела на него с печальной нежностью и не отводила взгляда – за спиной маячил Луис, кидая подозрительно-гневные взгляды, и он лишь скомкано улыбнулся, зовя занятую готовкой Мари.

      Это стало концом его правильного мира.

      Улыбается и молчит

      – У нашей дочери будут твои глаза, и само небо будет плакать.

      Мария улыбается холодной осени, поглаживает живот и хочет забыть обо всём. За спиной у неё прошлое тряпичной куклы великой семьи, холодный лунный принц, безразличный возлюбленный и косые взгляды людей. Она вдыхает воздух полной грудью едва не впервые – чувствует, как ветер касается её кожи, перебирает волосы, крадёт слёзы с уголков глаз. У неё перед глазами серо-красное осеннее небо, под ногами сырая листва и в душе